О любовной лирике

В последнее время у нас часто жалуются на то, что поэты наши редко и мало пишут о любви. Это правда. Другие - очень важные и значительные - темы почти вытеснили со страниц журналов тему любви. Произошло это не так давно. О любви писал Маяковский, и даже в последних его стихах говорилось о любовной лодке, разбившейся о быт. О любви писал во время войны К. Симонов. Пишет иногда С. Щипачев и другие поэты. И все же этого, конечно, мало. Недавно "Литературная газета" попыталась поправить дело организационными мерами - устроила на своих страницах целую выставку - "подборку" любовных стихов разных поэтов1. Однако любовная поэзия - такое тонкое дело, что почти не поддается организационным мерам. Да к тому же стихи о любви плохо переносят соседство других стихов того же характера. Лучше не выстраивать любовные стихи в шеренгу, а то получается не то пастораль, не то какая-то странная кадриль. Любовная лирика оскудела не только потому, что многие наши поэты в течение долгого времени "наступали на горло собственной песне". В исчезновении любовных стихов повинны и редакторы и критики, изо дня в день занимающиеся "селекцией" литературы по своему разумению и вкусу. До недавнего времени они были твердо убеждены, что лирике нет места среди великих дел и событий нашей эпохи. К счастью, такой взгляд можно уже считать устаревшим, Молодые поэты смелее носят в редакцию лирические стихи. Однако у любовной поэзии, если она идет не на самом высшем уровне, всегда есть опасность - измельчать, опошлить лирическую тему.


Когда видишь в старых журналах и альманахах стихи о любви, иной раз задаешь себе вопрос:
- Зачем это опубликовано для всеобщего сведения? Да какое дело нам до того, любит ли он ее, она его, кто кого бросил и почему? Если это плохие стихи, автор представляется нам человеком смешным, бестактным, развязно откровенным, не понимающим, что печатать стихи для широкой публики - это значит обращаться к великому множеству незнакомых людей. Если же стихи немного получше, посложней, они не вызывают насмешки. Напротив, они даже могут понравиться какому-то кругу людей, имеющих обыкновение пользоваться цитатами из стихов в своих любовных письмах и дневниках. Но читателю, который не ищет в лирике материала для использования в случае надобности, такие стихи кажутся столь же развязными, что и бездарные. Они не состоят из общих слов альбомного обихода, а касаются реальных чувств, но чувства эти настолько интимны, что, в сущности, не должны были бы становиться предметом широкой гласности. Но ведь стихи о любви писали и такие поэты, как Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Некрасов, Фет, Шекспир, Гете, Байрон, Бернс, Блок, Маяковский. Да, конечно, с тех пор как существует лирическая поэзия, одна из ее главных и постоянных тем - любовь.

Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты...

Эти строчки, как известно, посвящены А.П. Керн. Однако не об Александре Пушкине и не об Анне Керн говорится в них. Они только посвящены Керн. А чувства, которые в них выражены, читатель вправе считать своими собственными, а не только чувствами автора. Поэт говорит от своего имени, от первого лица, - "Я помню", - но читатель вправе присвоить это лирическое "Я". Поэтому-то любовные стихи Пушкина всенародны и бессмертны. Поколение за поколением читает и будет читать их, вновь и вновь оживляя слова давно умершего поэта. Такие любовные стихи звучат громко, величаво, а не вполголоса, потому что в них выражены большие чувства. Они звучат не как интимное любовное мурлыканье, а четко и уверенно, словно лирический манифест:

Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.

Оставаясь самим собой, поэт щедро делит с читателем все богатства своей души - любовь, дружбу, грусть и вдохновение.

И сердце вновь горит и любит - оттого,
Что не любить оно не может.

По-своему, но для всех говорит о своем сердце Маяковский:

На мне ж
С ума сошла анатомия:
Сплошное сердце -
Гудит повсеместно.

Большие поэты великодушны, человечны в стихах о любви и дружбе. Это-то и дает им право говорить о своей душевной жизни с несметным множеством людей и верить, что стихи поймут и те поколения, которые придут через иного лет.

Шекспир говорит:

О, если ты тот день переживешь,
Когда меня накроет смерть доскою,
И эти строчки бегло перечтешь,
Написанные дружеской рукою, -

Сравнишь ли ты меня и молодежь?
Ее искусство выше будет вдвое.
Но пусть я буду по милу хорош
Тем, что при жизни полон был тобою.

Ведь если бы я не отстал в пути,
С растущим веком мог бы я расти
И лучшие принес бы посвященья
Среди певцов иного поколенья.

Но так как с мертвым спор ведут они, -
Во мне любовь, в них мастерство цени!

Один из наших талантливых художников, иллюстрируя стихи классического поэта, изобразил автора на коленях перед дамой. Правильно ли это? Разумеется, нет. Нельзя изображать ни Пушкина на коленях перед А.П. Керн в иллюстрации к стихам "Я помню чудное мгновенье", ни Шекспира, склоняющего колени перед "Черной дамой" в книге сонетов. Это принижает стихи, вся сила которых в общечеловеческом значении частной любви, воспетой поэтом. А.П. Керн и "Черная дама" были только поводом к созданию замечательных стихов, им посвященных. Лирика - не дневник автора, не простое и прямое выражение всех его чувств и ощущений. Не дешевая откровенность, а высокая искренность - достоинство поэта. Реквием - не частный некролог и не судорожный плач над могилой. Стены искусства не должны нагреваться и коробиться от того пламени, которое горит внутри него. Сколько внутреннего жара и внешнего холода в лирике Пушкина - в стихах "Я помню чудное мгновенье", "В степи мирской, печальной и безбрежной" или в восьми строчках стихотворения "На холмах Грузии лежит ночная мгла". Поток мыслей и чувств, самых бурных и безудержных, не нарушает стройности стихотворения, не лишает его грации. Дешевая откровенность чувств находит место на самых низших ступенях искусства. Подлинная искренность - на высших. А народная поэзия? Ведь в ней, казалось бы, безыскусность формы сочетается с непосредственной искренностью чувства. Я полагаю, что такой взгляд на поэзию народа ошибочен. Настоящая, а не мнимая народная поэзия дает нам образцы высокого, сложного, совершенного мастерства, часто доходящего до нас в осколках и в искаженных вариантах.