Самуил Маршак - О большой литературе для маленьких

 
 {* В основуэтойстатьиположендоклад,прочитанныйна1Съезде 
 советских писателей. (Прим. автора.)} 

 1. Книга, которая воспитывает будущее 

 Вопрос одетскойлитературепоставленврядупервыхиважнейших 
 вопросов на Первом Всесоюзном съезде писателей.ИЭТО;конечно,недаром. 
 Книги,которыевоспитываютнашебудущее, заслуживают первоочередного 
 внимания. 
 Унашихпоэтовипрозаиковестьвсе,чтонужно для создания 
 замечательнойсказки,великолепногофантастическогоромана,героической 
 эпопеи, какой еще не бывало. Каждый день исправно поставляет нам героические 
 сюжеты. Сюжеты можно найти и над землей, и под землей, и в школе, и вполе, 
 и в настоящем, и в прошлом, и в будущем, потому что будущее намоткрывается 
 с каждым днем, а напрошлоемысмотримновымиглазами.Какнивысоки 
 героические дела сегодняшнего дня, - завтра их обгоняютдругие,ещевыше. 
 Сегодня - это первый прыжок парашютиста сквозь облака, завтра - беспримерный 
 по стойкости поединок подсудимых с фашистскими судьями. 
 Юный читательлюбитмолодыхгероев.Вспомните,какувлекалисьмы 
 когда-то подвигамиюногоРоланда{1}иприключениямипятнадцатилетнего 
 капитана из повести Жюля Верна {2}. А разве мало у нас молодыхгероев,чьи 
 биографии кажутся поистине сказочными? Мало лиунасводителейкораблей, 
 самолетов, мало ли замечательных людей, прошедших подлинно героическийпуть 
 отбеспризорщинывоенныхлетдокомандныхпостоввнауке, технике, 
 искусстве? 
 В нашей стране может возникнуть превосходная детская литератураещеи 
 потому, что у нас превосходный читатель. Найдитедругоготакогочитателя, 
 который был бы способен отшагать десять километров тудаидесятьобратно, 
 чтобы принести из районной библиотеки "стоящую", как он говорит, "книжечку". 
 У нас растет сильное и одаренное поколение. И писать детскиекнижки- 
 великая честь для наших литераторов. 

 2. "Корень учения горек..." 

 Такой съезд, как наш, был бы немыслим в дореволюционной России. 
 А серьезный разговор о детской литературе насъездеписателей-еще 
 более беспримерное явление. 
 Детскую литературу в годы, непосредственно предшествовавшиереволюции, 
 принятобылосчитатьделомкомпиляторов, маломощных переводчиков и 
 пересказчиков. 
 В молодости я знал дюжего человека с Волги, надорвавшего в Питересвое 
 здоровье беспробудным пьянством и ядовитым самолюбием.Этотчеловекносил 
 рыжуюшляпу,рыжиесапоги,редкобрилсяисохранялналицегорькую 
 мизантропическую улыбку неудачника. Про него говорили, что он пишетдетские 
 книжки, но сам он этих книжек никому изнаснепоказывал.Помню,только 
 однажды, в поисках завалявшейся трешки,онвытащилнечаянноизкармана, 
 несколькоизмятыхкнижеквцветныхобложкахскартинками. Это был 
 ремесленник, проклинавший свое бездоходное и бесславное ремесло. 
 Помню и другого пьяницу, талантливого и самобытного математика, который 
 все ночи напролет пил крепкий чай, задыхался в табачномчадуиписалдля 
 детей книги, которые назывались "В царстве смекалки". 
 А еще были дамы. Дамы не пьянствовали, а оченьсерьезно,аккуратнои 
 систематично писали книжку за книжкой изинститутскойипсевдодеревенской 
 жизни или перекраивалинарусскийладзаграничныеповести 
 идиллически-семейногохарактера.Впрочем,иногда они брались и за 
 научно-популярныетемы,илюбознательнаяфранцузская девочка Сюзанна 
 превращалась у них в русскую Любочку, существующую толькодлятого,чтобы 
 задавать бесчисленные вопросы {3}. 
 Настоящие литераторы редкозанималисьписаниемкнигдлядетейили 
 занимались между делом. 
 Правда, Лев Толстой подбирал и сам сочинял детские сказкиирассказы, 
 до сих пор служащие образцами мастерства, простоты исодержательности{4}. 
 Но Толстой был не только великий писатель, но и замечательный педагог. 
 От времени до времени и другие литераторы сочиняли рассказы длядетей, 
 но то, что писало большинство беллетристов, было, повыражениюЧехова,не 
 детской, а "собачьей" литературой (дескать, только о собаках и писали). 
 Сказки Толстого, сказки Горького {5} иМамина-Сибиряка{6},рассказы 
 Куприна {7}, стихи Блока{8}даивсетолучшее,чтошловдетскую 
 литературу из русской и мировой классики и фольклора, -заглушалосьсорной 
 травой детского чтива. Если бы в тевременамогсостоятьсяВсероссийский 
 съезд писателей и если бы - что уже совершенноневероятно!-нанембыл 
 поставлен вопрос о детской литературе, - доклад обэтойлитературедолжен 
 был бы читать счастливый автор "Княжны Джавахи"и"Записокинститутки"- 
 Лидия Чарская или жетебезымянныепереводчикиипересказчики,которые 
 печатали под грубо размалеванными картинками такие стихи: 

 Мальчик маленький, калека, 
 Искаженье человека... 

 или: 

 Любит японочка рыбки поесть, 
 Любит и удит она. 
 Стоит ей только у речки присесть, 
 Вазочка мигом полна. 

 Стихи Блока, печатавшиесявдетскомжурнале"Тропинка"{9},стихи 
 Аллегро-Соловьевой {10}, Саши Черного {11} и Марии Моравской тонули вмассе 
 пестрой макулатуры, неустанно фабриковавшейся предприимчивыми издателями. 
 Радикально настроенные просветители и педагоги тоже издавали книги,но 
 они не могли конкурировать с коммерсантами издательскогодела.Коммерсанты 
 знали, на какого червячка клюет читатель-ребенок. Самыймаленькийчитатель 
 (или,вернее,егомамаша)клюетна розовые картинки, изображающие 
 ангелочков-детей и кудрявых собачек. Девочка постарше клюет на Чарскую, а ее 
 брат-гимназист клюет на Пинкертона. 
 Но не в одной издательской демагогии тут было дело.Стихидлядетей, 
 написанные поэтами, часто не могли выдержать конкуренции с ходкими стишками. 
 Порты писали в детских журналах: 

 Весело цветики в поле пестреют. 
 Их по утрам освежает роса. 
 Днем их лучи благодатные греют, 
 Ласково смотрят на них небеса... 

 А ребятам нужно было действие, нуженбылпесенныйиплясовойритм, 
 нужен был юмор. 
 Все это они находили в бойкомпереводном"Степке-растрепке"{12},в 
 смешных, хоть подчас и жестоких книжках Вильгельма Буша о Максе и Морице,о 
 Фрице и Франце {13}, в кустарных переводах замечательных английских народных 
 песенок ("Гусиные песенки") {14}. 
 Пожалуй, первым или, во всяком случае, одним изпервых 
 предреволюционных писателей, сочетавших в своих стихах для маленьких эти обе 
 борющиеся линии - литературную и лубочную,-былКорнейЧуковский{15}. 
 Стихи его, связанные с литературными традициями и в то же времяпроникнутые 
 задором школьной "дразнилки", считалки или скороговорки, появились вследза 
 яростными критическими атаками, которые он вел на слащавую и ядовитую роман- 
 тику Чарской и ей подобных. 
 "Убить" Чарскую, несмотря на ее мнимую хрупкость и воздушность, было не 
 так-то легко. Ведь она и до сих пор продолжает, какэтопоказалавсвоей 
 статье писательница Е. Я. Данько, жить в детской среде, хотя и на подпольном 
 положении {16}. 
 Нореволюциянанесла ей сокрушительный удар. Одновременно е 
 институтскими повестями исчезли с лица нашей земли и святочныерассказы,и 
 слащавыестихи,приуроченные к праздникам. Правда, предпринимались 
 неоднократные попытки сохранить в советской литературе ангелочков подвидом 
 образцовых девочек и мальчиков из детскогосада.Неразпыталисьунас 
 декорировать мещански уютный домашний уголокдоброгостароговременипод 
 стиль "красного уголка". 
 Но лучшая часть нашей детской литературы,возникшейпослереволюции, 
 рассчитана на ребят, растущих не в теплице, а на вольном воздухе. 
 Эти ребята живут, а не только готовятся жить. Поэтому их нельзя кормить 
 сухой дидактикой, нравоучительной литературой, которой питались в детстве их 
 бабушкиидедушки,твердившиеввиде утешения старинную пословицу 
 схоластической школы: "Корень учения горек, а плод ею сладок". 
 Для дедушек и бабушек во времена их детства мировая историяначиналась 
 с Адама, а историческаябеллетристикаохватывалапериодот"Аскольдовой 
 могилы" до "белого генерала" {17} - и большенапоминалапышно-декоративные 
 оперы и феерии, чем романы, повести и рассказы. 
 Мы должны, конечно, дать нашим ребятам прошлое, дажедалекоепрошлое, 
 начиная с пещерного человека, но вместе с тем мы хотим показать им жизнь и с 
 другого конца - с нынешнего, а то и с завтрашнего дня. 
 Для того чтобы показать им жизнь и в настоящем и в прошлом, а не только 
 бездушную схему жизни, мы привлекаем к работе над детскойкнигойтех,кто 
 сохраняет память детства и одарен поэтическим воображением. 
 Не только повести о людяхдолжныделатьсямастерамихудожественного 
 слова, но и книги о зверях, о странах, онародах,дажекнигипоистории 
 техники. 
 Это не значит, что все авторы детских книг, и художественных и научных, 
 должны быть профессиональными поэтами и беллетристами. Нодлятого,чтобы 
 довести книгу до воображения ребенка, а не только до его сознания,человек, 
 пишущийкнигу,долженвладетьконкретнымобразным словом. Вспомните 
 путешественникаВ.К.Арсеньева,никогданепринадлежавшего к цеху 
 писателей, но оставившегоидетям,ивзрослымкнигу,котораяявляется 
 образцом художественно-документальной прозы ("В дебряхУссурийскогокрая", 
 "Дерсу Узала") {18}. 
 Мыуверены,чтосрединаших ученых, изобретателей, инженеров, 
 красноармейцев, моряков, машинистов, охотников, летчиков найдется достаточно 
 людей, одаренных наблюдательностью, памятью и воображением. Эти людисумеют 
 передать детям огромный опыт,накопленныйстаршимипоколениями,-опыт, 
 часто неведомый профессиональным литераторам. 
 Чем старше ребенок, тем меньше нужна ему специфическидетскаякнижка. 
 Ведь почти вся наша литература с ее широкими воспитательными задачамиможет 
 быть доступна старшимшкольникам.Онизачитываются"Детством"Горького, 
 читаютФадеева,Фурманова,Николая Островского, Шолохова, Толстого, 
 Сейфуллину, Новикова-Прибоя, читают наших поэтов {19}. 
 Но рядом с "Детством" Горького и "Дебрями Уссурийского края"Арсеньева 
 им нужны "Том Сойер" Марка Твена {20}, ЖюльВерн,"Р.В.С."и"Школа" 
 Гайдара, "Пакет" и "Часы" Пантелеева {21}, "Морские истории" БорисаЖиткова 
 {22}, повести Л. Кассиля {23}, сказочно-реалистическая детская пьеса Евгения 
 Шварца {24} иШестакова{25}.Любопытнуюпросьбувысказываютребятав 
 письмах к Горькому: они просят написать продолжение к повести Смирнова "Джек 
 Восьмеркин" {26.} 
 Ребятамнужнахудожественно-научная,географическая, историческая, 
 биологическая,техническаякнижка,дающаянеразрозненныесведения,а 
 художественный комплекс фактов. 
 Такая художественно-научная литература для детей у насужесоздается. 
 Ее читают не только у нас, но и за рубежом, переводятивАмерике,иво 
 Франции, и в Японии, и в Индии, и даже в маленькой Исландии. 
 Книжкам Ильина, Паустовского {27} идругихвыпаланадолюпочетная 
 задача рассказать нашей и зарубежной молодежи о пятилетке, о 
 социалистическом строительстве. Написанные для детей,этикнигиоказались 
 увлекательным чтением и для взрослых. 
 В этом одна из типичных черт нашей литературы для школьников. Ее читают 
 и дети и взрослые. 

 3. "Покороче, пояснее, попонятнее, посложнее" 

 В нашей стране к детям относятся хорошо. 
 Дети для нас -непредметутомительныхзаботиневинныхсемейных 
 радостей. Это - люди, которым предстоит много сделать икоторыхдляэтого 
 надо хорошо подготовить. 
 Что можем сделать для подготовки нового человека мы - непедагоги,не 
 инструктора физкультуры, а литераторы - прозаики и поэты? Казалось бы, ответ 
 простой: дать побольше хороших книг. Ведь ребята - это самые усердные, самые 
 постоянные читатели. Они читают не насонгрядущий,невамбулаториив 
 ожидании зубного врача, не в выходные дни, а ежедневно - так же, как обедают 
 и ходят в школу. 
 Вы можете смело спросить любого школьника, чтоонсейчасчитает.Он 
 ответит вам: "Дочитываю Фурманова и перечитываю ЖюляВерна".Апопробуйте 
 задать такой же вопрос соседу по квартире и даже своему собрату писателю. Не 
 знаю, как сосед, а собрат писательпобольшейчастиперечитываетсамого 
 себя, а читает лишь своих ближайших друзей или соперников. 
 Советский школьник, и городской и деревенский, это не просточитатель, 
 это - страстный охотник за книгами. 
 В последнее время мне пришлосьзанятьсяизучениеммножествадетских 
 писем, полученных М. ГорькимсовсехконцовнашегоСоюза.Частьэтого 
 материала была опубликована в "Правде" и в альманахе "Год Семнадцатый" {Речь 
 идет о статье "Дети отвечают Горькому". (Прим. автора).}. 
 Здесь же мне хотелось бы только установить сущность этихтребований- 
 тот любопытный наказ, который дают писателям советские ребята. 
 Отвечая М. Горькому на его вопрос, какаякнигаимнужна,ребятасо 
 свойственной им буквальностью ждут, что через два-три месяца, самоепозднее 
 - через полгода, к ним придет по почте интересная толстаякнигавтолстом 
 переплете, в двух частях, со многими рисунками. 
 "Я очень люблю читать, но хожу-хожу, прошу-прошу везде, и толькоочень 
 редко удается мне достать интересную книжку. Почему вбиблиотекевседают 
 тоненькие,рваные,грязныекнижки,плохонапечатанные,сбезобразными 
 рисунками? Я люблю толстые,красивыекнижки.Когдавозьмешьтакую,так 
 спокойно и приятно становится, что надолго читать хватитиненадоопять 
 просить. И знаешь, что интересно будет, а не наспех писатель писал. Ещемне 
 очень хотелось бы, чтобы каждый ученый нашей страны описалбыпопрощето, 
 над чем он работает, чтобы нам понятнобыло.Этонамоченьинтереснои 
 нужно..." 
 Лозунг "Дайте толстую книгу" проходиткраснойнитьючерезмножество 
 писем. Но дело тут не в одной толщине. 
 Вы подумайте, какой пыткой может быть для читателя толстая, носкучная 
 книга! А маленькие - те даже пишут:"Мылюбимтонкиекнижкисбольшими 
 буквами, потому что толстую читаешь-читаешь и соскучишься". 
 Говоря о толстой, или о длинной, или о подробной книге, старшиеребята 
 хотят,видимо,одного:чтобывкнигебылазаконченнаяэпопея,целая 
 человеческая жизнь, со всеми событиями, поражениями и победами. 
 Шесть пионеров из Ярославля пишут: 
 "Мы читаем много. Когда меняем вбиблиотекекниги,тоспрашиваеми 
 выбираем все потолще, так как тоненькую нам не хочетсячитать,потомучто 
 иногда жаль бывает расставаться с героем, которого мы ужеуспелиполюбить. 
 Мы сердимся на писателя и думаем: что заставило его так скорорасстатьсяс 
 показанным им героем? 
 Наш наказ писателям: 
 1) Пишите большие книги, чтобы выведенные вами герои жили долго-долго, 
 2) Пишите о том, как дружба и хорошие примеры меняют человека. 
 3) Напишите о жизни революционеров и изобретателей побольше книг". 
 А вот наказ гораздокороче-отдеревенскогомальчикасостанции 
 Дебессы: 
 "Алексей Максимович, статейку вашу япрочиталидумаю,какиекниги 
 интересные. И придумал: 1) про всяких зверей, 2) про диких всяких птиц, 3) и 
 про всякие деревья. И все по одной книге". 
 Отсюда совершенно ясно, что ребята заботятсянетолькоо"длине"и 
 "толщине" книги, но и об ее законченности иполноте.Читательсостанции 
 Дебессы не хочет, чтобы звери были перемешанысптицамиидеревьями.Он 
 боится, что книжка от этого толще не станет, а зато на долю птиц или на долю 
 деревьев, чего доброго, придется меньше страниц,меньшерассказов,меньше 
 сведений. 
 Наш читательхочетобеспечитьсебякнигой,покрайнеймере,"на 
 неделю". Он читает непрерывно и поэтому любит большие книги и серии книг. Но 
 его увлекает не самый процесс чтения, он ничутьнепохожнагоголевского 
 Петрушку, который не интересовался содержанием книги,атолькорадовался, 
 что "вот-де из букв вечно выходит какое-нибудь слово, которое иной разчерт 
 знает, что и значит". 
 Дети читаютвнимательно,-пожалуй,внимательнеенасвзрослых.К 
 содержанию книг они предъявляют свои особые требования иумеютчерпатьиз 
 книг новый для себя опыт. 
 Послушайте, что дала им одна толькокнига-известнаякнигаВ.К. 
 Арсеньева "Дерсу Узала". 
 "Мы познакомились, - пишутпионеры,-сжизньюУссурийскогокрая, 
 узнали повадки многих животных, птиц, внешний вид их, окраску, узналимного 
 новых слов. Многие места в книге заставляли нас волноваться и тревожиться за 
 жизнь путешественников". 
 Вот чего ждут дети от книги - и новых сведений, и новых переживаний,и 
 новых слов. 
 К этому читателю нельзя идти с одними внешними эффектами и выкрутасами, 
 с литературным жеманством или с бездушными готовыми схемами. 
 Нельзя - по двум причинам. Тот читательский авангард, который умеет так 
 хорошо и отчетливо формулировать свои мысли ичувства,простонеповерит 
 автору и, может быть, навсегда сохранит недоверие к писателям илитературе. 
 Те же, кто слабее, пассивнее и доверчивее, сами научатся подменять настоящий 
 опыт литературной или газетной фразеологией. 
 Перебираяписьмаребят,можно выделить целую группу голосов, 
 неразличимо похожих один надругой.Словесныйтрафаретзаслонилвэтих 
 письмах содержание. 
 Но, по счастью, большинство писем свободно от общих фраз. В этом особая 
 удача переписки. То ли потому, что ребята пишут Горькому, о детстве которого 
 хорошо знают из егожекниги,толипотому,чтоэтопишетнастоящий 
 читательский авангард, или, как унасговорят,"библиотечныйактив",но 
 ребята на этот раз раскошелились,заговорилисощедройоткровенностьюо 
 книгах, которые только что прочли и пережили. 
 "Мы очень волновались, когда читали о Трофимове ("Пакет" Пантелеева)в 
 том месте, где он в интересах революции применял всю силу своей находчивости 
 - борьбазаценныедокументы.Егостойкостьнаспоразила.Мыпросим 
 Пантелеева написать книгу потолще огерое.Онпишеточеньзахватывающе. 
 Главное, что его герои в тяжелые минуты неунывают,бываютвеселые,как, 
 например, Трофимов: перед расстрелом он еще шутил и говорил о своихбольных 
 мозолях" (Ярославль, пионеры). 
 Наши ребята любят героику, особенно героику революции, и понимают ее по 
 существу, а не ходульно. Бытовая юмористическаячертанепринижаетвих 
 глазах героя, а делает его трогательнее и ближе. 
 Дети умеют смеяться и прекрасно знают, какая сила и какая помощь смех. 
 Вот письмо одного из школьников Горькому: 
 "Прошу больше выпускать юмористических и смешных рассказов, таккакв 
 детстве и даже в юности ребенку наносится много обид и маленьких невзгод.В 
 таких случаях я всегда хватал Чехова, забирался в шалаш, читал иподконец 
 чтения разражался хохотом, словно в шалаш мненапустилигазу,вызывающего 
 смех. А в настоящее время, когдамнепятнадцатыйгод,мненужныкниги, 
 показывающие, как из подростка может выйти жизнерадостный, здоровый,смелый 
 человек, путь этого человека, которыйперестраиваетгород,деревню,свою 
 жизнь". 
 Как великолепно сочетаетсявэтомписьмесерьезность,свойственная 
 нашим ребятам, с простотой, наивностьюидетскостью!Кажется,чтомежду 
 строчек письма можно прочесть биографию горьковского корреспондента. 
 По стилю и по житейскому опыту, который ощущается в каждом слове, можно 
 с уверенностью заключить, что это пишет не избалованный ребенок, воспитанный 
 в уютной детской, а человек, немало испытавший за своюкороткуюжизнь,и, 
 пожалуй, из тойновойдемократическойсреды,вкоторуюсовсемнедавно 
 проникла литература. 
 Значительная часть писем кГорькомупришлаименноотэтогонового 
 читателя, который впервые заговорил о своих вкусах, интересах, отношениях. 
 Часто он начинает письмо, по старому деревенскому обычаю,споклонов, 
 он обращается к Горькому то на "ты",тона"вы",нозатоунегоесть 
 настоящее любопытство, настоящие желания, которые он умеет выражать полнои 
 сильно. 
 Он просит написать ему такие книги: "О борьбе и страданияхзаграничных 
 пионеров", "Тайну полярных стран и полюсов", "Про сухую и безводнуюпустыню 
 Кара-Кум", "О последних индейцах в Америке", "О беспризорниках и ихгорькой 
 жизни". 
 Каждое из этих требований дает не только тему в узком смысле слова,но 
 и какой-то музыкальный ключ, который должен помочь писателю найти правильный 
 тон для детской книги, если только писатель умеет слышать. 
 А сколько сведений требуют от нас эти ненасытные читателиизгородов, 
 поселков, местечек, колхозов и новостроек! Вот небольшой списоквопросови 
 тем, перечисленных в одном только письме: 
 "Как раньше жили крестьяне и как дворяне? 
 Жизнь беспризорников. 
 Биография революционеров. 
 Гражданская война. 
 Приключения из жизни животных на Севере. 
 Путешествия в эпоху великих открытий и теперь. 
 Начало революционного движения в России. 
 Астрономия. 
 Археологические раскопки в Крыму, на Родосе и в Микенах. 
 Жизнь ребят в современной Америке. 
 Россия в эпоху Ивана Грозного. 
 Год великого перелома, коллективизация и классовая борьба в колхозах. 
 Изобретатели: Эдисон, Фультон, Ньютон, Стефенсон, Матросов, Казанцев. 
 Жизнь восточных народов: таджики, киргизы, узбеки. 
 Беломорстрой и превращение бывших преступников в героев соцстройки". 
 В этомписьменеттехническихтем.Затодругиеписьмаслихвой 
 покрывают этот пробел. В них есть все, начиная смежпланетныхсообщенийи 
 кончая кормушкой для кроликов. 
 Такую же россыпь естествоведческих, исторических игеографическихтем 
 найдете вы в других письмах ребят. А уж о военных темах иговоритьнечего. 
 Трудно сосчитать, сколько раз повторяется вписьмахпросьбанаписатьпро 
 будущую войну, как она начнется и чем она кончится, какова будет ее техника, 
 чем могут помочь пионеры армии, если на нас нападут враги. 
 И на все их бесконечные вопросы мы должны ответить несуррогатами,не 
 снисходительной популяризацией или сокращением книгдлявзрослых,-дети 
 всегда чувствуют эту снисходительность и не доверяют "сокращенным изданиям". 
 Да и можно ли говорить о снисходительной популяризации, когда речь идет 
 о читателе, который предъявляет к литературе высшие требования? 
 Мальчик из села Дуденова, ученик шестогокласса,пишет,обращаяськ 
 литераторам: "Товарищи, научитесьписать_покороче,пояснее,попонятнее, 
 посложнее_". 
 Нелегко найти писателя, которому такая меркапришласьбывпору.Еще 
 труднее найти критика, который сумел бы так коротко, так ясно, так понятно и 
 сложно сформулировать свои требования к литературе. 
 Но школьник из села Дуденова - вовсе не критик. Он ничего неоценивает 
 иникогонепоучает.Онпросточитатель.Ему,как и другим его 
 тринадцатилетним сверстникам, до крайности нужна новая,интереснаякнижка. 
 Вот о чем он и хлопочет. Но приэтомоннискольконезабываетосвоем 
 возрасте. Ондостаточноскромениоченьтрезвовзвешиваетсвоисилы, 
 учитывая, что будет для него доступно и что недоступно, с чем он справится и 
 чего не одолеет. 
 "Мы хотим книг о гражданской войне на _детском языке_", - пишут ребята. 
 "Книжек про звезды _на нашем детском языке нет_", - пишут другие. 
 Детский язык - это не упрощение и не сюсюкание. 
 Невсякаяпонятнаякнижкалюбимадетьми.Очевидно,дело не в 
 доступности, а вкаком-топодлинномсоответствиикнигисмироощущением 
 ребенка. 
 Есливкнигеестьчеткаяизаконченнаяфабула,еслиавтор не 
 равнодушный регистратор событий, а сторонник однихгероевповестиивраг 
 других, если в книге естьритмическоедвижение,анесухаярассудочная 
 последовательность,еслиморальныйвыводизкниги - не бесплатное 
 приложение, а естественное следствие всего ходасобытий,даещееслико 
 всему этому книгу можноразыгратьвсвоемвоображении,какпьесу,или 
 превратить в бесконечную эпопею,придумываядлянеевсеновыеиновые 
 продолжения, - это изначит,чтокниганаписанананастоящем_детском 
 языке_. 
 Поиски этого языка - трудный путь для писателя. Ни собираниеотдельных 
 детских словечек и выражений, ни кропотливая записьособенностейповедения 
 ребят, ни коллекционирование анекдотов из жизни очага и школы ещенемогут 
 научить писателя говорить "детским языком". Во всяком случае, этобудетне 
 тот язык, который имеют в виду ребята, когда просят:дайтенамкнигупро 
 гражданскую войну или про звезды на детском языке. 
 Мы не должны подлаживаться к детям. Да они исамитерпетьнемогут, 
 когда мы к ним подлаживаемся, корчим гримасы и щелкаем перед нимипальцами, 
 как доктор, который собирается смазать им горло йодом. 
 Задача наша не в том, чтобы потрафить всемразнообразныминтересами 
 вкусам читателя. Мы должны знать эти интересы и вкусы, нознатьдлятого, 
 чтобы направлять и развивать их. 
 Мы обязаны внимательно изучать каждое из детскихписем,каждыйотзыв 
 ребенка на книгу, но мы не собираемся строить всю программу детскогочтения 
 только наоснованиичитательскихтребований.Задачидетскойлитературы 
 гораздо шире и глубже всего того, что могут предложить сами дети. 
 Но счастливая особенность наших отношений с детьми в том, чтоосновные 
 идеи, руководящие у нас всей жизнью, находят и среди ребят быстрый иверный 
 отклик. 
 Ведь даже в самых глухих углах Союзадетиожесточенновоюютзаэти 
 идеи, часто доверяя больше словам, впервые услышанным в школеивотряде, 
 чем старым прописным истинам, унаследованным их отцами и дедами отдалекого 
 прошлого. 
 Нелегко воевать с прошлым, если тебе всего десять - двенадцать лет. 
 От своей литературы дети ждут помощи, одобрения,научныхижитейских 
 фактов, утверждающих в них новое, еще только складывающееся мировоззрение. 

 4. О старой и новой сказке 

 Когда разговор заходит одетскойлитературеиодетскомязыке,- 
 профессиональные литераторы обычно складывают оружие. 
 Это уже, говорят они, не наше дело. Кто его знает, что именнонужнои 
 чего не нужнодетишкам,какиочемснимиразговаривать.Тутнадо 
 предоставить слово педагогу - ему, мол, и книги в руки. 
 Спору нет, у детской литературы естьпедагогическиезадачи.Новедь 
 всякое серьезное и ответственное искусство решаетвтойилидругоймере 
 воспитательные задачи, если их понимать не в прикладном, а всамомшироком 
 смысле. 
 Умный, талантливый педагог может направитьинтересычитателя-ребенка. 
 Иногда даже может ввести вкругдетскогочтениякакую-тоновую,смелую 
 книгу,котораядонегововсеинепредназначалась для детей. Но 
 непосредственно участвовать в создании детской литературы он способен только 
 в том случае, если он и педагог и писатель. А это бывает редко. 
 Правда, к услугам детской литературы всегда целая армия людей,готовых 
 излагать своими словами любые факты и сведения, готовых писатькартинкииз 
 жизни животных по Брему {28,} очерки о путешествиях по Скотту {29},Нансену 
 {30} и Пржевальскому {31}. 
 Но эта холодная стряпня не дает ребенкунимысли,ничувства.Ведь 
 ребята хотят таких героев, "с которыми жаль расставаться". Им нужен юмор, от 
 которогоулыбаютсянеуголкомрта,агромкохохочут.Онитребуюти 
 познавательной книжки, которую можно переживать, как роман. 
 Этогонедостигнешьникакимиприправами,никакими Занимательными 
 приемами. Детская литература должна быть делом искусства. 
 Многие из нас еще непонимаютэтойпростойистины.Удивлятьсятут 
 нечему. Когда люди говорятодетскойлитературе,ониобычновспоминают 
 книжки, которые сами держали в руках когда-то в детстве. 
 Новедьвольфовскиеподарочныетомики{32}исытинскиерыночные 
 книжонки {33} литературой не назывались. Так, - детское чтение! 
 Они и не заслуживали названиялитературы.Этобылиглавнымобразом 
 отходы беллетристики для взрослых, слабый раствор научных сведений,выжимки 
 из классической литературы, обесцвеченные остатки фольклора. 
 У меня нет возможности подробно останавливаться здесьна 
 предреволюционной детской литературе, но об отдельных ее участках поговорить 
 все-таки необходимо. 
 Возьмем хотя бы сказку. 
 У многих людей, которые помнят еще предреволюционные изданиясказокв 
 цветных глянцевитых обложках или в тисненных золотом переплетах,существует 
 представление, будто бы сказку убила революция. 
 Я думаю, что это ложное представление. 
 Правда, наши педологи-методисты детского чтения и "левацки" настроенные 
 литературныекритикиизгналинакороткоевремяизбиблиотекистарого 
 Андерсена и отвадили наших детских писателей от сказочных образов. 
 Но дело не в этом. Сказке уже давно подрезали крылья и за рубежом, иу 
 нас до революции. 
 Где сейчас в Западной Европе Асбьернсен {34}, Гофман {35},Гауф{36}, 
 Андерсен, Лабуле {37}, Топелиус {38}? Где их наследники -новыесказочники 
 той же смелости и того же таланта? 
 Вы не найдете ни одного имени,достойногохотябывмалойстепени 
 числиться в этой плеяде. 
 А кто у нас перед революцией - впоследниеднистаройРоссииписал 
 сказки для детей? Сказок печаталось много.Сказкаидетскаякнижкабыли 
 почти равнозначащими понятиями. 
 В святочных номерах даже взрослых газет и еженедельныхжурналовочень 
 часто печатались сказки. 
 Но что это были за сказки? Из всего сказочного богатства внихуцелел 
 только прокатный ассортимент ангелов, фей, русалок, эльфов, гномов, троллей, 
 леших, принцесс и говорящих лягушек. 
 А кто из вас, если говорить по совести, знает хотя бы основное различие 
 между эльфом, гномом и кобольдом? 
 Вы смешиваете их потому, что они мало чем отличались друготдругав 
 нашей предреволюционной сказке. У эльфов, ангелов, русалокбылиодинаковые 
 золотые волосы и бирюзовые глаза. У леших, гномовитроллей-одинаковые 
 ватные бороды. 
 А ведь в старой народной сказке у каждого гнома, кобольда и эльфабыла 
 своя родина, свой характер и даже своя профессия. Одни жили в горахСилезии 
 и занимались рудокопным делом, другие ковали щиты и мечи в подземных пещерах 
 Шварцвальда, третьи пасли стада на лесных полянах Англии и Франции.Недаром 
 химический элемент кобальт получил свое название от маленькоголегендарного 
 рудокопа-кобольда в острой шапочке. 
 Но в предреволюционной детской сказке от всейхарактеристикигномаи 
 кобольда только и уцелела острая шапочка. 
 Сказочные существа сделалисьбезработными,безродными,бездушнымии 
 безличными, превратились в блестящие и дешевые вороха елочныхукрашений.В 
 ихпеструюибеспринципнуюкомпаниюпопализаодноиангелы,которых 
 лавочники и лавочницы наделяли своими чертами - самодовольством и румянцем. 
 От близкого соседства все персоналки сказок перепутались. Хитрые и злые 
 русалки стали похожи накроткихангелов,уангеловвырослистрекозиные 
 крылья, как у эльфов, тролли и гномы начали разносить по домамподаркидля 
 добрых детей, как это обычно делал рождественский дед. 
 Теряя подлинность, сказка вместе с тем терялаисвоибытовыечерты, 
 свой ритм и фабулу. В самом приступексказке,впервыхеестрокахне 
 чувствовалось уже того юмора и вкуса, с которыми приступал когда-то к своему 
 повествованию Ганс Христиан Андерсен ("В Китае,какизвестно,всежители 
 китайцы и сам император китаец"). Исчезла великолепная слаженность эпизодов, 
 которую вы найдете в народной сказкеилиандерсеновском"Соловье".Даи 
 действия стало маловато. 
 Я не говорю уже о доморощенных дамских изделиях вроде"Сказокголубой 
 феи" Лидии Чарской. 
 Такие безличныеибесцветные-несмотрянавсюпестротузаемных 
 декораций - сказкинепроникалиглубоковпамятьисердцемаленького 
 читателя и только портили его вкус. 
 Хорошо еще, если в противовес им на детской книжнойполкеоказывались 
 сказки Пушкина, "Ашик-Кериб" Лермонтова, "Конек-Горбунок" Ершова,"Аленький 
 цветочек"; Аксакова, сказки Льва Толстого, В. М. Гаршина {39}, М.Горького, 
 "Корейские сказки" Н. Г. Гарина-Михайловского {40}, "Аленушкинысказки"Д. 
 Н. Мамина-Сибиряка. 
 Эти сказки - вместе с "Тысячей и одной ночью" {41}, Андерсеном, Гауфом, 
 Перро {42}, братьями Гримм {43} - обогащали воображениеребенка,открывали 
 ему сказочный мир, в основе которого лежит мир живой и реальный с подлинными 
 и разнообразными характерами героев {В статье "Сказка крылатая ибескрылая" 
 (см. кн. "Воспитание словом", 1964), написанной на основе 4главыдоклада, 
 упоминаются также русские народные сказки, "Алиса в стране чудес" Кэрролла и 
 "Путешествие Нильса на гусях" Лагерлеф.}. 
 В лучших литературных и народных притчах и сказках была своятенденция 
 - борьба за справедливость, сочувствиеобездоленным,-ноэтатенденция 
 никогда не переходила в назойливую назидательность. 
 Зато многочисленные сказочницы - поставщицы предприимчивыхиздательств 
 и большинства детских журналов -пропитывалисвоисказкиотпервогодо 
 последнего слова густым сиропом морали. Каждоедействующеелицовсказке 
 было у них глашатаем добродетели. 
 В начале века унасперевелипремированнуюнаодномизконкурсов 
 немецкую сказку Эллы Фон Краузе "Королева - жалость".Онанебылалишена 
 известных литературныхдостоинств.И,однако,дажевтакойдостаточно 
 квалифицированной сказке водяной и русалки, безбожнозабывсвоеязыческое 
 происхождение, высовываются из воды и, обращаяськпринцессе,убедительно 
 произносят, будто с церковной кафедры: "Люби и страдай, люби и страдай!.." 
 Это водяной-то и русалки! 
 Сейчас на Западе авторы детских сказок все больше и больше отказываются 
 оттакойпримитивнойдобродетелиипостепеннозаражаютсяскептицизмом 
 литературных снобов. 
 Мне попалась как-то современнаяанглийскаясказкао"Принцессе,на 
 которой никто не хотел жениться". В этойсказкевсенавыворот.Принцессу 
 зовут "Prettyflower" - "Прелестный цветок", - а она так безобразна, что люди 
 при встрече поворачиваются к нейспинойиберутвроткусочексахару. 
 Страшный дракон в сказке питается... туалетным мылом. 
 Слордов,кронпринцеви"полукронпринцев"{Слова "кронпринц" и 
 "полукронпринц" автор сказкипроизводитотназваниймонет-"крона"и 
 "полукрона". (Прим. автора.)}, которые выражают желание сразиться смыльным 
 чудовищем, король требует залога в тысячу гиней, как требуютсподрядчиков 
 на торгах. 
 Полное издевательство над сказочными персонажами! Чистейшая пародияна 
 сказку! 
 Дети, которые будутвоспитанынатакихсказках,врядлиразовьют 
 творческое воображение, способность "талантливо мечтать", о которойговорит 
 Горький. 
 Но зато онивырастутвполнесветскимилюдьми,обладающимибогатым 
 запасомкаламбуровианекдотовиготовымиприкрытьлюбой компромисс 
 элегантным скептицизмом. 
 Сейчас среди взрослых на Западе в большом ходуанекдотысвывернутой 
 наизнанку моралью. Основная схема их такова: 
 "У меня ужасная неприятность: я осталсякзавтракубезподжаренного 
 хлеба". - "Как же это случилось?" - "Очень просто. Моябабушка,поджаривая 
 хлеб, упала в камин и сгорела до ботинок". 
 Такова же приблизительно мораль множества современных сказок идетских 
 стихов. 
 Есть внынешнейфранцузскойлитературедлядетейсборниксказок, 
 который называется "Зеленая Шапочка". Это откровеннаяпародияна"Красную 
 Шапочку", "Спящую красавицу" и другие сказки Перро. 
 В старинной "Спящей красавице" принц будит от долгого сна своюневесту 
 и женится на ней. 
 В новой сказке принц тоже будит спящую красавицу и тоже женится на ней. 
 Но красавица, проспавшая сто лет, так старомодноодеваетсяитакстранно 
 ведет себя в обществе, что принц вынужден обратиться к фее с просьбойснова 
 усыпить спящую красавицу... 
 Это тоже сказка навыворот, тоже перелицованная сказка. 
 Для чего писателямперелицовыватьсказки?Наэтотвопросответить 
 трудно. 
 Правда, элементы пародии есть и в лучших сказкахстарыхмастеров.Вы 
 найдете их у Андерсена. 
 Даже"Дон-Кихот"Сервантесаможносчитатьпародией,или,вернее, 
 сатирой на рыцарские романы. Но при всей своей ироничности Сервантессоздал 
 поэтический образ последнегостранствующегорыцаря,пережившийнамного 
 веков ходульные образы предшествовавших ему рыцарскихроманов.А"Зеленая 
 Шапочка" вряд ли переживет "Красную Шапочку". 
 Такиепародиивозникаютизкакой-товнутрилитературной полемики, 
 щеголяющей остротой и оригинальностью и рассчитанной на изысканного, а не на 
 простого, непосредственного в своих чувствах читателя. 
 Нопоискиоригинальности- всегда безнадежное дело. Человек, 
 стремящийся освободиться от банальности, похожнамуху,котораяпытается 
 оторваться от смазанного клеем листа-"тэнгльфута".Освободишьотклея 
 банальности одну ногу - увязнет другая! 
 Настоящая оригинальность может быть только там, где есть новые мыслии 
 свежие чувства.Апоискамиоригинальныхприемов,своеобразныхсюжетных 
 поворотов делу не поможешь. 
 Прежде всего пародийность современныхсказокобъясняетсяглубокими 
 безнадежным скептицизмом их авторов. Скептический взгляд, на жизнь считается 
 у литературных снобов главным условием хорошего тона и вкуса. 
 Недавно вышла талантливая книга известного французского писателяАндре 
 Моруа "Страна тридцати шести тысяч желаний". 
 Моруа рассказывает очень причудливо и остроумно историю однойдевочки, 
 которую дома всегда бранили за то, что у нее "тридцать шесть тысяч желаний". 
 Однажды воснедевочкапопалавсказочнуюстрану.Этастранатаки 
 называется - "Страна тридцати шести тысячжеланий".Всежеланиядетейв 
 сказочной стране мгновенно исполняются.Бедатольковтом,чтожелание 
 одного ребенка убивает желание другого. Скажем, вы пожелаете, чтобы появился 
 шоколадный торт, а ваш сосед пожелает, чтобыэтоттортпровалилсясквозь 
 землю. Вы захотите поиграть в мяч, авашсоседзахочет,чтобыэтотмяч 
 лопнул. 
 Казалось бы, вывод отсюда простой. В эту анархию тридцатишеститысяч 
 желаний следовало бы внести какой-то порядок. Или еще проще: надонаучиться 
 желать чего-нибудь хорошего не только для себя,ноидлядругих.Однако 
 Моруа делает другойвывод:разочаровавшисьвсказочнойстране,девочка 
 возвращается к себевдетскую,смиренноподчиняетсяскучномудомашнему 
 режиму, против которого она так бунтовала, а через год ее уже не принимают в 
 "Страну тридцати шести тысяч желаний". Да ей там и делать больше нечего! 
 В "Стране тридцати шести тысяч желаний" суждено побывать нам всем, пока 
 мыневырослиинепоумнели,-какаяэто,всущности,грустнаяи 
 скептическая мораль! Как противоречит она морали настоящейсказки,которая 
 учит человека желать и добиваться осуществления своих желаний! 
 Справедливость требует, чтобы,оглядываясьнанедавнеепрошлое,мы 
 отметили кое-какие сказки, которые еще имеют правоназыватьсясказками.В 
 них бутафория невытесниласказочныхобразов.Таковы,например,сказки 
 Киплинга {44}, в которыхслышитсяживойиособенныйголосрассказчика, 
 умеющего завоевать внимание и доверие маленького читателя {В статье"Сказка 
 крылатая и бескрылая" упоминаются также "причудливые сказкивстихахив 
 прозе английского поэта Александра Мильна".}. 
 Но разве и эти шутливые истории не напоминают по своей сути пародиина 
 детскую сказку с моралью? Ведь именно в этой пародийности - их неожиданность 
 и острота. 
 Отчего у носорога шкура в складках? Да оттого,чтоподшкурупопали 
 хлебные крошки. Почему у слоненка длинныйнос?Потому,чтослоненокбыл 
 любопытен и совал нос куда не следует. 
 Это хорошие и талантливые сказки. Да и могут ли они быть плохими,если 
 их рассказывает человек, умеющий изобретатьпричудливыеигры,говоритьс 
 читателем то громко, то вкрадчиво-тихо, то насмешливо, то ласково. 
 И все же такие сказки могли появиться только в литературе,пресыщенной 
 сказочными образами и не знающей, что с ними делать дальше. 
 А киплинговские "Джунгли" - это конечно, несказка.Этоповесть,от 
 которой пошли все современные англо-американскиерассказыобохотникахи 
 животных,полунатуралистическиеиполуромантические. Главный стержень 
 "повести", как и почти всейзападнойзоологическойбеллетристики,-это 
 закон зверя-охотника, "закон джунглей". 
 Упрощенная в своейзаконченностифилософияхищникасуживает,ане 
 расширяет мир. Сказке здесь делатьнечего.Одряхлениесказки,идейноеи 
 формальное, знаменательно для литературы, которая теряет перспективу иверу 
 в будущее. 
 У сказки есть замечательная возможностьохватыватьсразубесконечные 
 пространства, перелетать изкраявкрай,сталкиватьразличныевремена, 
 сочетатьсамыекрупныевещисвещамисамымималенькими,преодолевать 
 непреодолимые препятствия. 
 Если сказка этими возможностями не пользуется, значит, плохоеедело. 
 Оторвавшись от почвы, от реальности, она теряет все: и свою веселую энергию, 
 и мудрость, и чувство справедливости, и дар воображения и предвидения. 
 Ну, а как у нас? 
 Если делать простой и здравый вывод из всего того, чтоздесьсказано, 
 то наши дети уже должны читать толстые книгиновыхсказок,разнообразных, 
 веселых и героических. 
 Ведь для того, чтобы говорить о героях, нам не надо вспоминатьРичарда 
 Львиное Сердце{45}иливыдумыватькакого-нибудьдоблестногорыцаряв 
 серебряных латах, с белыми перьяминашлеме.Героическоеотнассовсем 
 близко, мы отделены от него всего только каким-нибудь десятком лет, а иногда 
 даже одним днем. 
 Расспросите любогонашегосовременника-молодогоученого,порта, 
 командира, - кем он был и что он делал на своем веку. И окажется, что он пас 
 гусей, а потом пас коров, а потом бунтовал, а потом воевал, и еще много было 
 у него всяческих приключений-больше,чемутогоудачливогосолдата, 
 который нашел подземный клад в андерсеновской сказке "Огниво". 
 Рассказать про такого нашего современника - это еще не значитнаписать 
 сказку. Это значит -написатьбиографию.Нокогдакругомтысячитаких 
 биографий, то как не родиться настоящей сказке. 
 Нужно только не _регистрировать_, а _сочинять и воображать_.Нужноне 
 обкрадывать свое время, а помогать ему работать. 
 Героическая биография -ещенесказка.Очерконовомблюмингеи 
 комбайне - это тоже не сказка. 
 "Техника на грани фантастики"-самапосебетолькоматериалдля 
 научно-технической книжки или для какого-нибудь детского "вундербуха", книги 
 чудес, которую под разными названиями выпускаютпредприимчивыезаграничные 
 издатели. Ребенка удивляют до тех пор, пока он не перестает удивляться. 
 Сказка о ковре-самолете не тем хороша, чточеловеквнейлетаетпо 
 воздуху. Это был бы тожесвоегорода"вундербух",ибольшеничего.Но 
 человек, летящий на ковре-самолете, летит не зря. Без ковра-самолетаонне 
 поспел бы вовремя за тридевять морей, за тридесять земель, а этоемунужно 
 до смерти. 
 Ковер позволяет обогнать время. 
 Мы не собираемся возрождать в Советской стране старую сказку. Нам нек 
 чему воскрешать гномов и эльфов, даже тех гномов и эльфов, которые ещебыли 
 рудокопами и пастухами. 
 Мы знаем, чтонапрасноинаивнобылобыожидатьвозрождениятех 
 художественных форм, которые были когда-то целиком основаны на 
 мифологическом отношении кприроде.Иеслибыпоэтыпопыталисьтеперь 
 механически воссоздать народный эпос, унихполучиласьбы,повыражению 
 Маркса, "Генриада" взамен "Илиады" {46}. 
 Недаром так бесплодны были усилия предреволюционныхписателей-эстетов, 
 пытавшихся дать новую жизнь старой сказке, реставрируя ее словесные причуды, 
 ее затейливый орнамент. 
 Это было похоже на те попыткидатьволосам"новуюжизньнаголове 
 другой", о которых говорит Шекспир. 
 Стилизованные сказки исчезают вместе с модой, их породившей. 
 Нам дороги накопленные веками богатства народной поэзии, номыверим, 
 что наши сказочники будутпользоватьсяэтимнаследствомумелоисмело, 
 черпая из фольклора то, что в нем живо и в самой сущности своейсовременно, 
 как это делали, создавая сказки, Пушкин, Лев Толстой, Андерсен. 
 Мы будем внимательно изучать народныйэпос,старуюсказку,легенду, 
 былину. Но у нас уже настало время для создания новой сказки. 
 И дело здесь не только в том, что у нас люди вступили всостязаниесо 
 временем, что они прокладывают пути в тех местах, где ещенеступаланога 
 человеческая, нет, главное втом,чтооничувствуютсвоюправоту.Эта 
 правота позволяет делать большиеморальныевыводы,безкоторыхвозможна 
 только стилизация или шутливая пародия на сказку. 
 Нуичтоже?Возниклали у нас детская сказка, то есть 
 поэтически-фантастическое повествование, утверждающее новые идеи и факты,а 
 не та прежняя сказка - пародийная или откровенно-дидактическая? 
 Надо прямо сказать: у нас еще нет такой сказки. Вовсякомслучае,то 
 немногое, что в этом роде написано, еще не может заменить по своей простоте, 
 законченности и занимательности старинную "КраснуюШапочку"или"Аленький 
 цветочек"? 
 В чем же тут дело? Может быть, в тенденциозности наших детскихсказок, 
 в их морали? Но ведь ив"КраснойШапочке"естьмораль,даещекакая 
 назидательная! Ежели тебя послали по делу, так не останавливайся по дороге я 
 не разговаривай с незнакомыми, а то еще, чего доброго,незнакомецокажется 
 волком. Да ведь это такое наставление, которое ни одномуребенкунеможет 
 быть по вкусу! А между тем "Красную Шапочку" детиготовыслушатьдвадцать 
 раз подряд. Это потому, что каждое положение вэтойсказкетакясно,по 
 своей обстановке, последовательности и логикемотивов,чтолюбойребенок 
 может поставить себянаместогероинисказки,можетигратьвКрасную 
 Шапочку. Даже в андерсеновских сказках, с более сложной моралью, этамораль 
 подается в таких конкретных, умно и бережно подобранных деталях, чторебята 
 радуются каждому повороту, видят и переживают каждую мелочь. А вывод?Вывод 
 они невольно делают сами - и не в конце сказки, а на всем ее протяжении. 
 Беда наших новых сказок не в их морали, а в аллегоризме- Деталииграют 
 в них второстепенную, декоративную роль. А самое действие лишено какой бы то 
 ни было конкретности. 
 Почему "Мальчиш Плохиш" в сказкеГайдара"Овоеннойтайне"предает 
 "буржуинам" своих товарищей, помогающихКраснойАрмии?Очевидно),только 
 потому, что его зовут Плохиш. Никакими характерными чертами - ни личными, ни 
 социальными - он не наделен.Амеждутем,привсейусловности,сказка 
 нуждается в отчетливой мотивировке поступков, вразнообразиихарактерови 
 голосов. Не то вместо сказки получаетсякакая-тоаллегориявдухеXVIII 
 века, где герои охарактеризованы однимитолькоименами:княгиняВетрона, 
 королевич Добронрав, царевна Отрада или Услада. 
 Тольковременамиулавливаеммыв этой сказке живую, смелую, 
 по-мальчишески веселую интонацию Гайдара, умеющего говорить смалышамитак 
 ласково и просто ("Ушел Мальчиш, лег спать, но не спится ему,нуникакне 
 засыпается...").Основнойжестильсказкиоднообразно-приподнятый,без 
 модуляций.Почтиводномтонеиритмеразговаривают "Краснозвездный 
 всадник", отец и брат "Мальчиша" и даже "Главный буржуин". 
 "Ах вы,негодныетрусищи-буржуищи!-восклицаетпредводительвсех 
 "буржуинов". - Как это вы не можете разбить такого маловатого?" 
 Эта однообразная мажорность ослабляет эффект сказки, в замыслекоторой 
 есть и поэтичность, и неподдельная искренность. 
 Совсем по-другому написаны повести Гайдара-"Р.В.С."и"Школа",- 
 произведениянеменееромантические,ногораздобольше связанные с 
 реальностью. 
 В "Школе" поступки героев вполне убедительны. Читатель верит, что Борис 
 Гориков,сынрасстрелянногосолдата-большевика,долженвконцеконцов 
 разобраться вразноголосыхполитическихспорахФевральскойреволюциии 
 сделаться большевиком. И все же это происходит не так просто. Геройповести 
 зарабатывает свои убеждения той ценой,какойонидействительнодостаются 
 живому человеку. И красноармейцем он становится тоже не сразу: впервомже 
 горячем деле он бросает бомбу, забыв о предохранителе, а вместотогочтобы 
 ударить врага прикладом винтовки, по-ребячьи кусает его за палец. 
 Вповестиестьнастоящиенаблюдения,которыепозволяютверитьв 
 правдивость автора и его книжки. Как прочнозапоминается,например,сухая 
 травинка,прилипшаякписьму,котороепривезсфронтасолдат, весь 
 пропитанный тяжелым запахом йодоформа. 
 Есть в ней и та теплотаиверностьтона,которыеволнуютчитателя 
 сильнее всяких художественных образов ("Рядом с матерью стоялперепачканный 
 в глине, промокший до нитки, самый дорогой для меня солдат - мой отец"). 
 Красноармейский командир вэтойповести,бывшийсапожник,наделв 
 Октябрьские дни праздничный костюм и только что сшитые им на заказхромовые 
 сапоги и с тех пор, как выражается он сам, "ударился навек в революцию". 
 Прочитав книгу, двенадцатилетний читатель чувствует, что автор,каки 
 его герой, тоже ударился навек в революцию. 
 И за это читатель любит Гайдара. 
 Отчего же на сказку у Гайдаранехватилотеплоты,наблюдательности, 
 драматизма? Ведь и в сказке вы узнаете его почерк,егоманеруговоритьс 
 маленьким читателем, как с товарищем и будущим соратником. И пишет он отой 
 же гражданской войне, которую сам пережил. И дажегеройунеговсказке 
 почти такой же, как и в повести, - мальчик, который попал на войну. 
 Очевидно, автор считал, что в сказке не может быть места подробностям - 
 сухим травинкам и хромовым сапогам, что в сказке нужно только самоекрупное 
 обобщение. Вот красные, а вот белые, вот доблестныйгерой,авотгнусный 
 изменник. 
 Ну что же, в каком-то смысле это правильно. Сказка действительноживет 
 не разрозненными, бытовыми подробностями, а обобщением. 
 Но обобщение не должно быть общим местом. 
 И повести и сказке в равноймеренуженматериал:быт,люди,вещи. 
 Разница только в том, что для сказки надо из груды материала отбиратьсамое 
 принципиальное, самое меткое и самое простое. 
 Нетолькобытовая,нодажеиволшебнаясказкатребуетреальных 
 подробностей. Вспомните пестрые и шумные восточные базары"Тысячииодной 
 ночи". Вспомните церемонный императорский двор в андерсеновском "Соловье"и 
 почти такой же церемонный птичий двор в "Гадком утенке". Вспомните, наконец, 
 любую из былин о кулачных бояхнановгородскоммостуилиобогатырской 
 заставе под Киевом. Везде-быт,живыелюди,характеры.Даещекакие 
 характеры, - сложные, с юмором, с причудой! 
 Если есть такие характеры в сказке, в ней может быть и живоедействие, 
 и настоящая борьба без предрешенного исхода, а не аллегория ириторикапод 
 видом сказочной фабулы {В последнемизданиистатьи("Воспитаниесловом", 
 1964) автором сделано следующее подстрочное примечание: "Статья эта писалась 
 в то время, когда еще не было таких современных сказочников, как талантливая 
 шведская писательница Астрид Линдгрен изамечательныйитальянскийпоэти 
 прозаик Джанни Родари.}. 

 5. Повесть о детях и для детей 

 Когда-то, в самую раннюю пору революции, о детской повестиможнобыло 
 сказать почти то же, что мы говорим сейчас о сказке. Первая повесть была так 
 же бедна содержанием и условна, кактасказка,котораяпоявиласьунас 
 только теперь, после снятия с нее педагогического запрета {47}. 
 Новая повесть о новом быте, адресованнаяновомучитателю-ребенку, 
 была не только нужна, - в ней чувствовалась уже настоятельная необходимость. 
 А между темвырватьсяизкругатрадицийпредреволюционнойдетской 
 литературы было не так-то легко. 
 От недавнегопрошлогонашадетскаябиблиотекаполучиланаследство 
 большое, но весьма сомнительное. Каталоги книг,изданныхпередреволюцией 
 для детей, - это объемистые томы аннотаций. 
 Чеготуттольконебыло!Астрономия,зоология,руководство для 
 собирателей бабочек, жизнь и быт разных народов, мифы Древней Греции... 
 А какой длинный перечень романов для юношества, повестейдлястаршего 
 возраста, сказок и рассказов для младшего! 
 В этом перечнеизредкамелькалиименаДоде{48},Диккенса,Гюго, 
 Толстого, Тургенева, Короленко, попадались книжки Элизы Ожешко {49} иМарии 
 Конопницкой {50},но,пожалуй,большевсегобылопопулярныхповестей, 
 принадлежавших неутомимому перу англо-американских детских писательниц иих 
 менее преуспевавших сестер, писавших по-русски. 
 Взападныхповестяхдлядетейбыло больше выдумки. Некоторая 
 сентиментальность иной раз уживалась внихсюмором.Анашипоставщики 
 ходких повестей особым юмором не блистали. 
 Но родственное сходство переводной и отечественной специфически детской 
 литературы былонесомненно.Таидругаяинтересовалисьпреимущественно 
 сироткамиинайденышами таинственного происхождения. Та и другая 
 проповедовали скромность, милосердие и терпение.Впрочем,вконцеконцов 
 всегда оказывалось, что эти добродетели представляют собой самыйкраткийи 
 верный путь к благополучию и карьере. 
 Весь мир - вернее, мирок-этойусловной,идиллическойлитературы, 
 отечественной и переводной, неподвижно и прочно покоилсянасвоихустоях. 
 Общественныеперегородкибылипочти непроницаемы. Если какой-нибудь 
 маленькой уличной певицеудавалосьпроникнутьвграфскийзамокидаже 
 положить голову на костлявое плечо старого графа, то скоровыяснялось,что 
 дитя улицы приходится владельцу замка родной внучкой.Конечно,этавнучка 
 навсегда сохраняла в памяти годы, прожитые в бедности, и становиласьлучшим 
 другом для бедняков. 
 А кто такие были эти бедняки? Трудно сказать. Воднойповести-это 
 бедные крестьяне, живущие в "избушке", вдругой-сапожник,которомуне 
 хватает денег на елку. 
 Авзнаменитой книжке "Отчего и почему маленькой Сюзанны" 
 девочка-аристократка,мадемуазельдеСануа,щедроотправляетвсесвои 
 новогодние подарки дочкам одного бедного лавочника. 
 Это происходит после такого разговора: 
 "- Не все девочки получают новогодние подарки, - сказала горничная. 
 - Что ты говоришь? - спросилаСюзаннаснеподдельнымудивлением.- 
 Девочки целый год ведут себя хорошо и не получают подарков? 
 - Да, барышня. 
 - Отчего же? 
 - Оттого, что они бедные. 
 - А!-проговорилаСюзаннаипосленебольшогораздумьясказала, 
 вздохнув: - Это правда". 
 Так легко и грациозноговорилиобедностифранцузскиеповестидля 
 детей. Наши сотрудницы "Задушевного слова" {51} этак не умели. 
 Даженаиболеереакционныеизнихневольнозаражались от нашей 
 радикальнойинародническойбеллетристики склонностью к деревенским 
 выражениям,- таким, как "мыкать горе", "ноженьки подкосились", 
 "тошнехонько", "страдная пора", "лишние рты". 
 Даже Лидия Чарская, которая на всю жизнь сохранила институтские манеры, 
 и та старалась говорить как можнопростонароднее,когдаречьзаходилао 
 бедности. 
 После изысканного обеда в богатом доме, куда он случайно попал, "Ваня с 
 полным удовольствием уписывает заобещекикраюхучерногохлеба,густо 
 посыпанную солью. Его родители приучили своегомальчикассамогораннего 
 детства к таким простым завтракам, и они кажутсяему,Ване,лучшевсяких 
 разносолов..." 
 Но на той нее странице той же книги голодный мальчик говоритоголоде 
 приблизительно так, как говорили о нем проголодавшиеся корнеты передлегким 
 завтраком у Донона: {52} 
 "Только бы заморить червячка!" (Повесть Л. Чарской "Счастливчик".) 
 Мальчики и девочки могли разговаривать у Чарской, как им вздумается. На 
 детскую книжку критика редко обращалавнимание.Даистоилоливсерьез 
 говорить о ней, если она чаще всего донашивала обноскизападнойспециально 
 детской литературы, а та всвоюочередькроилаиперекраивалалоскутья 
 сюжетов Фильдинга {53}, Диккенса и Гюго? 
 В сущности, все отвергнутые внуки, сыновья и дочери,всетаинственные 
 найденышиипохищенныенаследникииздетскихкнижекбыливкаком-то 
 отдаленном свойстве с героями из большой литературы - с "Человеком,который 
 смеется" Гюго, с Флоренс Домби {54}, сЭсфирьюиз"Холодногодома"ис 
 Давидом Копперфильдом Диккенса/ 
 Но подумать только, во что превратила идиллическиблагополучнаякнига 
 для детей сложные судьбы героев большой литературы! Куда девались социальная 
 сатира и причудливый быт романов Чарльза Диккенса? Где обличительный пафос и 
 острота положений Виктора Гюго, превращающего циркового уродаводногоиз 
 пэров Англии для того,чтобыонмогразглядетьпорокисвоегокрутаи 
 навсегда отречься от него? 
 Посчастью,дети не ограничивались литературой, изготовленной 
 специально для них. Они читалирусскиенародныесказки,"ЦаряСалтана", 
 "Конька-Горбунка", а потом - когда становилисьпостарше,-"Дубровского", 
 "ТарасаБульбу","Вечеранахуторе",повестиЛ. Толстого, рассказы 
 Тургенева. В руки к ним попадали и настоящий Диккенс {55}, и настоящийГюго 
 {56}, и Фенимор Купер {57}, и Жюль Берн,иМаркТвен.Издавнасталиих 
 друзьями и любимцами Гулливер, Робинзон Крузо, Дон-Кихот. 
 Иной раз и в собственно детской библиотеке появлялись хорошиекниги- 
 Андерсен, Перро, Братья Гримм, Топелиус, повесть Л. Кэрролла "Алиса в стране 
 чудес"{58}.Длядетейбылинаписаны"Кавказскийпленник" Толстого, 
 "Каштанка" Чехова, "Зимовье на Студеной" Мамина-Сибиряка, "Вокругсветана 
 "Коршуне" Станюковича {59}, "Белый пудель" и другие рассказы Куприна. 
 Только эти" всущностиговоря,считанныекниги-спридачейеще 
 двух-трехдесятковназваний-иуцелеливдетскойбиблиотеке после 
 революции.ИнститутскиеповестиЛидииЧарскойикрестьянскиерассказы 
 Клавдии Лукашевич {60} умерли в одинитотжедень,вместесомногими 
 переводными иподражательнымикнигамидлядетей.Врамки 
 традиционно-детской, сентиментальнойповестинельзябыловтиснутьновый 
 жизненный материал, новые идеи, героев нашего времени. Да инапрошлоемы 
 взглянули другими глазами. 
 Старая - дореволюционная литература для взрослых не пережилавпервые 
 дни революциитакогопотрясения,какоеиспыталалитературадлядетей. 
 Пушкина и Толстого, Тургенева иГоголя,НекрасоваиЩедрина,Короленко, 
 Чехова и Горького не надо было упразднять. Революция взяла на себяпочетную 
 обязанностьпередатьихсамымширокиммассамчитателей, сделать их 
 всенародным достоянием. А вот детскаябиблиотека-особенно 
 предреволюционных лет была - почти полностью обречена на слом вместе со всей 
 системой буржуазного воспитания. 
 Вбиблиотекедлявзрослыхведущейбылапрогрессивнаялитература. 
 Значительная часть детскойбиблиотекибыласнабженаказеннымиярлыками: 
 "проверено", "одобрено", "рекомендовано". 
 Только сейчас, при глубоком и внимательном отборе, мыможемвзятьиз 
 детских книжек самыхразныхвремениразныхтиповто,чтоещеможет 
 послужить "нам на пользу. Большая жечастькниг,перечисленныхвстарых 
 толстых каталогах, погибла безвозвратно. 
 Не удивительно, что наши первые советские повести длядетей,лишенные 
 настоящей преемственности и не успевшие по-новомуосмыслитьмир,былипо 
 большей части собранием случайных фактов иэпизодов,хроникойсобытий,а 
 иногда наивным лубком. 
 Как-то странно перечитывать теперь даже такую талантливую и связанную с 
 реальностью книгу, как "Ташкент - город хлебный" Неверова{61}.Скольков 
 ней народнического "горя горького", сколько ругани, кряхтения, "чвоканья"! А 
 какое изобилие натуралистических подробностей! Тут и засаленные лохмотья,и 
 вши, и гниды, и дерьмо. На протяжении всей повеститащитсяизБузулукав 
 Ташкент облепленный умирающими мужиками поезд. 
 Где-то на станциях мелькают комиссары и чекисты, люди временивоенного 
 коммунизма. Но вся их роль заключается в том, чтобы снять МишкуДодоновас 
 поезда или посадить его на поезд, а больше нечего им делать в этойповести, 
 написанной, в сущности, взапоздалыхтрадицияхнародническойлитературы. 
 Только теплушечный поезд в ней новость. 
 Впрочем, писатели первых лет революции, не толькодетские,ноите, 
 которые писали книги для взрослых, часто изображали теплушки и голод. 
 Я не думаю, что в детских книжках нельзярассказыватьоголодеио 
 страшной голодной смерти. Пусть наши дети знают,какойценойзавоеваних 
 сегодняшний день. 
 Но детская повесть должна открывать широкиеперспективы,должнабыть 
 способна к обобщениям больше, чем книга для взрослых. 
 А у нас выходило одно из двух: либо неверовское"горегорькое",либо 
 романтически бесшабашная удаль оченьпопулярныхвсвоевремябляхинских 
 "Красных дьяволят" {62}, которые взяли в плен аж самого батьку Махно! Где-то 
 в промежутке между "Ташкентом - городом хлебным" и"Дьяволятами"оказались 
 повести Сергея Григорьева "С мешком за смертью" и "Тайна Ани Гай" {63}. 
 В этих книгах тоже есть теплушки, и голод, и мешочники.Нопостепенно 
 темп повести все ускоряется, и вот уже вместо скучныхтеплушекпереднами 
 мелькают таинственные автомобили заграничных авантюристов. Нанашихглазах 
 совершается загадочное похищение героиниповести.Ееспасаетблагородный 
 шестнадцатилетний бандит.Повестьореволюциинезаметнопревращаетсяв 
 традиционный детектив с примесью идиллического детского романа о мальчикеи 
 девочке, разлученных и ищущих друг друга. 
 Но Сергей Григорьев - писатель, а не случайный человек в литературе.У 
 Сергея Григорьева есть книги,восновукоторыхположенболееподлинный 
 материал - такие, как "Мальчий бунт","Берко-кантонист","Красныйбакен". 
 Поэтомудажеавантюрнаяегоповестьнемогладокатиться до прямой 
 бульварщины. 
 А вот Остроумов в своем "Макаре Следопыте" {64} ухитрилсяперещеголять 
 самого Пинкертона. 
 Пинкертон в свое время изготовлялся по заграничным образцам. Поэтому он 
 был несколько суховат и по-своему лаконичен-емуотпускалосьнебольше 
 десяти страничек на каждый подвиг. Никакой психологии, никакой лирики! 
 А в пухлых книжках Остроумова хватает места для всего: и для лирических 
 сцен,вкоторыхучаствуюткрасныйразведчикМакарипозабывшаясвои 
 классовые интересы дочь помещика Любочка, идлясценбытовыхсучастием 
 патентованных корчмарей-евреев, которые визжат и цепляются заполыбарских 
 кафтанов.ЭтоуженапоминаетнеПинкертона,аодноизприложенийк 
 старинному черносотенно-мещанскому журналу "Родина" {65}. 
 Старая рутина долго тяготела над детской литературой. Наши повести либо 
 скатывались в унылый натурализм, итогдаунихнебылонизадачи,ни 
 размаха, ни чувства времени; либо взлетали в лжеромантические туманы,теряя 
 всякую почву, всякое подобие материала и фактов. 
 А нужна была другая книга, сочетающая смелый реализм с еще более смелой 
 романтикой, книга, которая бы небояласьнеизбежныхвнашиднисуровых 
 фактов, но умела бы поднимать их на такую оптимистическую высоту, откуда они 
 не были бы страшны. 
 Такие книги у нас стали появляться. Конечно, мы еще не можемуспокоить 
 себя сознанием того,чтонашичитатели-детиподучилиотхудожественной 
 литературы все, чтонужнодляихроста,длявоспитанияихубеждений, 
 интересов и вкусов. До этого еще очень далеко. 
 Но какие-то принципиальные позиции унасуженащупаныипостепенно 
 завоевываются. 
 У нас есть смелые, поэтическиеивтожевремянеоторванныеот 
 реальности повести Гайдара, о которых мыужеговорили.Вдореволюционной 
 детской литературе была бы немыслима такая книга, как "РеспубликаШкид"Г. 
 Белых и Л. Пантелеева. 
 Написалиееещеюноши,толькочтосамивышедшиеизшколы,где 
 воспитываются беспризорные. Казалось бы, они легкомоглипотонутьвкуче 
 мелких наблюдений, превратить свою повесть в бесформенный дневник. Ноэтого 
 не случилось. "Республика Шкид" -однаизпервыхкнигоперевоспитании 
 человека в нашей стране.Неэкзотическийбытбеспризорных,не"блатная 
 музыка" - главное содержание повести (а ведь мызнаем,каксоблазнительны 
 для молодых писателей причудливый быт и причудливый язык). 
 Пожалуй, больше всего любят ребята эту книгу зато,чтовнейесть 
 пролог и эпилог, начало и конец. 
 История ее героев начинается на заросших травойпитерскихулицах,на 
 барахолках, у вокзалов, гдетолпятсявожиданиимешочниковмальчишкис 
 тележками. А кончается история вступлением в жизнь ребят, воспитанныхновой 
 школой и советской жизнью, возмужавших и полных надежд. 
 Все эти герои встречаются друг с другом на последнихстраницахкниги. 
 Один из них появляется в длинной серой шинели и новеньком синем шлеме. Он- 
 командир РККА. Другого своего товарища авторы, которые и сами служат героями 
 повести, находят закулисамизаводскоготеатра.Он-режиссер.Третий 
 вваливается, когда его совсем не ждут,внепромокаемомпальтоивысоких 
 охотничьих сапогах. Он - агроном и только что приехал из совхоза, 
 Я думаю, что далеко не все писатели из литературы длявзрослыхоценят 
 такой простой и наивный конец повести. 
 "Ну что ж, - скажут они, - это очень традиционно". 
 Совершенно верно, это очень традиционный мотив, встречающийсявсамых 
 разнообразных литературных произведениях, посвященных школе, - в том числе и 
 в стихах Пушкина о лицейской годовщине. Вспомните "19 октября 1825 года": 

 Сидишь ли ты в кругу своих друзей, 
 Чужих небес любовник беспокойный? 
 Иль снова ты проходишь тропик знойный 
 И вечный лед полуночных морей? 
 Счастливый путь... С лицейского порога 
 Ты на корабль перешагнул шутя, 
 И с той поры в морях твоя дорога, 
 О, волн и бурь любимое дитя... 
 . . . . . . . . . . . . . . . . 
 Ты, Горчаков, счастливец с первых дней, 
 Хвала тебе - фортуны блеск холодный 
 Не изменил души твоей свободной: 
 Все тот же ты для чести идрузей. 
 Нам разный путь судьбой назначен строгой; 
 Ступая в жизнь, мы быстро разошлись: 
 Но невзначай проселочной дорогой 
 Мы встретились и братски обнялись. 

 Царскосельскийлицей-это,конечно,не"ШКИД",нешколаимени 
 Достоевского на Петергофском проспекте. 
 Молодой блестящий дипломат князь Горчаков - это неЦыган,агрономиз 
 совхоза. И, наконец, лирическое послание Пушкина к друзьям - этосовсемне 
 то, что детская повесть, написанная двумя начинающими писателями ровно через 
 сто лет после пушкинских стихов. 
 Но есть в этой суровой и шершавой советской повести что-то напоминающее 
 ту гордость, с которой Пушкин говорит о своих друзьях,которые,"ступаяв 
 жизнь", разошлись по разным путям. 
 Уж не потому ли это, что юноши нашего времени, питомцы любогодетдома, 
 любой окраинной школы и фабзавуча,видятпередсобойтакиежеоткрытые 
 дороги, какие лежали когда-то только перед немногими баловнями судьбы? 
 Вступление ребят в жизнь, в борьбу, в работу - этоглавноесодержание 
 наших лучших детских повестей. 
 "Швамбрания" Кассиля - талантливая повесть, в которой рассказываетсяо 
 том, как революция ворваласьвкомнатныймирокинтеллигентскойсемьии 
 вынесла оттуда на широкую дорогу советской жизни двух маленькихгимназистов 
 - двух "швамбранов", жителей выдуманной страны; "Тансык" Алексея Кожевникова 
 {66} - книга о казахском юноше-кочевнике, которого перевоспитал Турксиб,и, 
 наконец, маленькая повесть Пантелеева "Часы", в которой рассказана история о 
 том, как золотые часы, зарытыеПетькойВалетомводворедетскогодома, 
 неожиданно оказались под штабелямиберезовыхдровивынудилималенького 
 бродягу остаться в детдоме до тех пор, пока он не стал настоящимчеловеком, 
 гражданином Советского Союза,-вовсехэтихкнигахговоритсяоюном 
 человеке, который находит свое место в жизни. 
 И даже в повести, где герои лежат прикованные ккойкамтуберкулезного 
 санатория, и там главная тема - участие ребятвтойсозидательнойжизни, 
 которая идетзастенамисанатория.ЯговорюоповестиК.Чуковского 
 "Солнечная". 
 Если бы книга на такую тему была написана кем-нибудь из дореволюционных 
 детских писателей, в ней были быгрустные,лирическиеразмышления,белые 
 розы намогилевсеобщеголюбимцаисчастливыйотъездегокраснощекою 
 маленького друга, который нехотя покидает добрых докторовиангелоподобных 
 сестер милосердия. 

 6. О кораблях и караванах 

 Революция поставила перед нами требование говорить с детьми безложной 
 сентиментальности, без фальшивых идиллий, говорить с ними о реальнойжизни, 
 суровой и радостной. 
 Эта реальная жизнь, в которой столько еще незнакомыхлюдейистолько 
 трудных, заманчивых дел, всегда привлекала и привлекаетподростка,который 
 заранее примеряет на себе судьбы самых разных героев, обязанностиизадачи 
 самых различных профессий. 
 Но о реальных судьбах и онастоящихпрофессияхнашистарыедетские 
 книги говорили мало. И вот ребята чуть ли не с десяти летнабрасывалисьна 
 авантюрную литературу, на пестрые номеракакого-нибудь"Мираприключений" 
 {67}. 
 Тут, по крайней мере, были капитаны, водолазы,летчики,изобретатели, 
 таинственные адские машины, альпинисты, охотники и цирковые наездницы.Ав 
 детских книгах и не пахло морской солью, - там держалсянагретыйкомнатный 
 воздух и пахло манной кашей. 
 Наша советская литература для детей еще молода, еще малоунаскниг, 
 открывающих детям ворота в серьезную и ответственнуюжизнь.Ноужестало 
 ясно, что легковесной, полунаучной,полубульварнойлитературе,вкоторой 
 нельзяотличитьгеолога-разведчикаотчастногосыщика,-неместов 
 Советской стране. Недаром хиреют у нас всякие "Всемирные следопыты"{68}и 
 другие журналы, пытающиеся возродить рыночную литературу сильных ощущений. 
 Напрасно пытаются они спасти свой контрабандный груз, поднимая надним 
 иной раз советский флаг. Такой контрабанды у нас не утаишь. 
 Конечно,нельзясказать,чтомыуженавекиосвободилисьоттой 
 фальсификации жизни иборьбы,котораятакхитробылапущенавоборот 
 предприимчивыми издателями в буржуазных странах. 
 В какой-нибудь грубо тенденциозной,сухойипрограммнойкнижкедля 
 ребят, среди едва подкрашенной протокольной прозы, вдруг "послышится содна 
 пропастигрозныйголосрассерженногозверя, орлы и коршуны глухо 
 заклекочут", выражая свое неудовольствие по поводу того, чтогеройповести 
 "очнулся и помешал их пиру, сытному и обильному". 
 А герой повести, который только что свалился вместесконемсузкой 
 горной тропинки в зияющую пропасть, садится и оглядывается... 
 Мы узнаем этот орлиный клекот и голос рассерженного зверя.Мыслышали 
 их в бульварных лесахиущельяхмистераКервуда{69},самогоопытного 
 организатора прыжков и полетов в пропасть. 
 Пора нам по достоинству оценить все эти патентованные "сальто-мортале". 
 Когда детские писатели перестанутизлагатьпринципиальноесодержание 
 своих повестей в виде сухих и пресных протоколов, тогдаимнепонадобится 
 больше подсыпать в книгу длявкусакервудовскойсолиипинкертоновского 
 перца. 
 Лучшим доказательством этого служат те немногочисленные детскиекниги, 
 которые написаны на основании настоящего жизненного материалаипроникнуты 
 настоящей идеей. 
 Такие книги ненуждаютсянивкакойпостороннейприправе.Имне 
 приходится подкреплять свой сюжет готовыми приключениями,взятыминапрокат 
 из арсенала бульварной литературы. У них есть свои волнующиеэпизоды,свои 
 приключения, естественно вытекающие из самого существа дела. 
 Несмотря на реализм,вихстилеиположенияхестьдажекакая-то 
 сказочность. 
 Открываем одну из таких книг и читаем: 
 "До сих пор все следыбылиизвестнынаперечет.Зем~земоставляет 
 треугольные следики.Джейран,пустыннаяантилопа,-разделенныепечати 
 копытец. Навозный жук имеет тройной след, так как посередине тащитхвостик. 
 Но этот новый след не похож на все известные до сих пор. Две широкиеполосы 
 протянулись по песку. На каждой поперек отпечатаны палочки,какбыелкой. 
 Можно подумать, что две невиданных размеров змеиползливсевремярядом* 
 беседуя и держа между собою одну и ту же дистанцию. 
 Тогда еще никто из местных старожилов незнал,чтолапы,оставившие 
 следвелочку,сделаныизпрочнойитолстойрезинымарки "Красный 
 треугольник". Автомобили "Рено-Сахара" провели крепкую зарубку через пески". 
 ДостаточнопрочестьэтинесколькострокМ.Лоскутова из книги 
 "Тринадцатый караван"{70},чтобыповерить,чтонаписавшийихчеловек 
 действительно побывал в песках и своими глазамивиделпервыеследынаших 
 автомобилей в пустыне. 
 А вот еще несколько строк из другой книги: 
 "За многие годы скитаний не видел я берегов, стольмрачныхикакбы 
 угрожающих мореплавателям... До бухты Киндерли мы плыли, преодолеваяморяну 
 - южный ветер, несущий из пустыни пыль и запахсеры,ибовпустыне,как 
 говорят, лежат серные горы. Ветер этот рождает стесненноедыханиеи,надо 
 полагать, весьма вреден для всего живого... 
 Водавзаливебыламалопрозрачна,внейплавалимертвые рыбы, 
 занесенные из моря. Наберегумынашливеликоемножествоэтихмертвых 
 соленых рыб. По словам матросов,ихпробовавших,онивполнегодилисьв 
 пищу". 
 Вы читаете эти строки ивспоминаетекакого-нибудьСиндбада-морехода, 
 осторожно причаливающего на своем корабле к неисследованному и, можетбыть, 
 враждебному людям острову. 
 А между тем этот отрывок извполнереалистическойкнигиКонстантина 
 Паустовского о Кара-Бугазе, мертвом заливе Каспийского моря. 
 УПаустовского,нарядусчувствомответственной проблемы, есть 
 конкретность, теплота и юмор собственных наблюдений. А ведь нитеплоты,ни 
 юмора никогда не было у тех компиляторов, которые писаликогда-токнигио 
 земле, природе и людях, не видяпо-настоящемунилюдей,ниприроды,ни 
 земли. 
 Но главная удача лучших книг о строительстве и об открытии новой страны 
 в пределах наших границ заключается в том, что они действительнопроникнуты 
 пониманием "диалектики природы". 
 Эти книги враждебны прежней, будтобыобъективнойибеспристрастной 
 географии и этнографии. Вместо неподвижных представлений о природе, людяхи 
 обычаях, они стремятся показать читателямменяющуюсясвязьявлений,дать 
 такое пристрастное и неравнодушное описание земли, после котороговозникает 
 желание бороться и перестраивать жизнь и природу. 
 Такова, например, новая книга М. Ильина {71}, которую, быть может,уже 
 знают по нескольким главам, напечатанным в журналах. 
 Книгаэта-опеределкеприроды,о постройке новых рек, о 
 "приходо-расходной книге" Каспия, о завоевании пустыни и тундры, о том,как 
 люди идут по следам геологических процессов в поискахбогатств,скрытыхв 
 Земле. 
 Вот несколько отрывков из одной главы этой новой книги: 
 "...Есть живая фотография - кино. Живой географической картыещенет. 
 Но если бы такая живая карта существовала, мы увидели бы накартестранные 
 вещи. 
 На наших глазах Америка тихо снялась бы со своего местаипоплылапо 
 направлению к Азии - через Великий океан. Онаплылабынеоченьбыстро, 
 всего только три метра в год или около этого. Но если бы можно было ускорить 
 ее движение на карте, мы увидели бы, что в конце концов Америка причалила бы 
 к Азии, подмяв и поломав ее восточные берега. И тогда онивместесоставили 
 бы один великий азиатско-американский материк. Так будет когда-нибудь,если 
 правильно учение геолога Вегенера о перемещении материков... 
 Мы заметили бы, что моря не остаются неизменными, что онименяютсвои 
 очертания, как вода на тарелке, если тарелку покачивать. Наступаянасушу, 
 море затопляло бы целые страны, образуя все новые и новыезаливы,острова, 
 перешейки. 
 И вслед за тем обратнымдвижениемонооткрывалобыопятьогромные 
 площади дна... 
 ...Реки, сбегающие с гор, растащили бы при нас эти горы попесчинкеи 
 унесли бы в море... 
 ...Еще быстрее передвигались бы на карте леса, степи, пустыни... Черные 
 веточки рек шевелились бы и росли. Нам стало бы ясно, что у каждой реки своя 
 жизнь, полная приключений... Реки на живой картевоевалибымеждусобой, 
 отнимая друг у друга притоки, захватывая у соседок верховья и бассейны. 
 Так было когда-то с Маасом, у которого правые притоки отнял Рейн, левые 
 отняла Сена. Об этом пишет французский геолог Огг... 
 ...То, что раньше казалось случайнымизагадочным,-поворотреки, 
 разорванная горнаяцепь,извилинаморскогоберега,-теперьсталобы 
 понятным, как внезапно решенная задача. 
 При взгляде на живую карту нам стало бы ясно, почемувосточныеберега 
 Америки повторяют западные берега Африки.Там,гдеуАмерикивыемка,у 
 Африки выступ. Геолог Вегенер говорит, что Америкакогда-тооторваласьот 
 Старого Света, как огромная глыба, и пошла на Запад. 
 Мы узнали бы, что Великий океан - это не просто океан, а рубец, рана на 
 теле планеты, образовавшаяся еще в тевремена,когдаЛунаоторваласьот 
 Земли, чтобы идти собственной дорогой (гипотеза Пикеринга)". 
 Все, что я здесь привел, - это только отрывки из вступления крассказу 
 о том, как переделывает у нас Землю социалистический труд. 
 "Я сказал, - говорится в этой книге дальше, - что живой карты ещенет. 
 Но это неверно. Я сам видел живую карту. Это быловАкадемиинаукосенью 
 1933 года. 
 Вконференц-залеоколокафедрыдокладчика(ГлебаМаксимилиановича 
 Кржижановского) высилась чуть ли не до самого потолка карта СССР. 
 И вдруг карта ожила. Поворот выключателя - и на нейвспыхнуликрасные 
 черточки плотин, голубые пространстваорошенныхполей,красныекапилляры 
 каналов, зеленыеполосылесов.Каквенынаруке,перетянутыешнуром, 
 вздулисьвышеплотинголубыеветочкирек,разлилисьголубымипятнами 
 озера-водохранилища.Побежализеленымпунктиром линии электропередач, 
 связывая между собой города и области. Загорелись белые огни электростанций. 
 Вот Самарская ГЭС, вот Ярославская,Пермская,авотицелоесверкающее 
 созвездие - плеяда валдайских электростанций. 
 Этото,чегоещенет.Ещенетэтихозер,этих плотин, этих 
 электростанций. Перед нами была карта нашей страны, какойонабудетчерез 
 три пятилетки..." 
 В сущности, новая книгаИльина-этопродолжениеего"Рассказао 
 великом плане". В обеих книгах автор ставит одну и ту жезадачу-связать 
 самые различные геологические, географические, технические проблемы снашим 
 строительством, связать в образах и ощущениях, как они связываются вжизни, 
 - то есть дать о науке и строительстве художественную книгу. 
 В этом принципиальное отличие нашихновыхкниготстаройюношеской 
 литературы, которая давала науку отдельно от жизни, жизнь отдельно отнауки 
 и внушала читателю убеждение в том, что все на свете неизменно: реки,горы, 
 границы, троны, парламенты, оседлый и кочевой образ жизни, характернародов 
 и даже промыслы того или иного российского уезда. В одном уезде вечнобудут 
 "бить баклуши" - делать деревянные ложки, в другом - катать валенки. 
 Кстати, о профессиях. Старая, дореволюционнаякнижкаоплотниках,о 
 стрелочниках или о водолазах ухитряласьизображатькаждуюпрофессиютак, 
 будтоонапожизненна, наследственна и обособленна. В книжках о 
 железнодорожниках не было железной дороги и, уж во всякомслучае,небыло 
 транспорта. В них изображались будка исемафор,асюжетомрассказабыло 
 какое-нибудь бедствие или чудесное спасение. Без этого ничего интересного не 
 получалось. 
 Унасрассказыопрофессиях,рассказыотрудетолько начинают 
 появляться. 
 Нельзя же считать рассказами теунылыехудосочные"производственные" 
 книги, которые кормили ребят гайками, опилками и стружками. 
 Трудносказать,чтохуже:старая"будочная"мелодрама или эти 
 беллетристические реестры гаек? 
 Но развенеможетбытьтакойкнижки,котораярассказывалабыо 
 железнодорожниках, не впадая в мелодраму чудесных спасенийинепревращая 
 всю железную дорогу в склад буферов и шпал? 
 Может - и даже есть. 
 В этом году Н. Григорьев {72} написал рассказ "Полтора разговора". 
 В рассказе этом столько материала, сколько вмещает самый добросовестный 
 очерк. Тут и диспетчерская работа во всех се подробностях, ипаровозывсех 
 систем - от визгливой "Овечки",котораятаскаетвагонынаСортировочную 
 станцию и обратно, до басовитой"Щуки",тянущейзасобойтяжелыйхвост 
 товарных вагонов - этак в полкилометра длиной. 
 А есть еще на железной дороге великолепный паровоз "Элька". 
 "Видали вы Эльку? Ее и по голосу сразу узнаешь.Негудок-оркестр. 
 Восемьдесят километров в час, сто километров дает паровоз. 
 В топке рев; голову высунешь в окно -неточтофуражку,волосыс 
 головы сорвет. А ход ровный, плавный. Машинист нацедит себестаканчикчаю, 
 примостит его на котел, к арматурному патрубку, - даже не расплещетсячаек. 
 Вот это ход! Когда "Эльку" на график примешь, будто ктоножомполоснетпо 
 сетке... 
 "Элька" не всякие поезда водит. 
 Случалось вам ездить на "Красной стреле"? Вот это - Элька! 
 Но главный герой рассказа - непаровоз,ачеловек,машинист"Щуки" 
 Каратаев. 
 Отправляют в Магнитогорск срочный груз-доменныеворонки.Надоих 
 насильно вогнать в расписание, втиснуть в график, а вграфикеибезтого 
 тесно. "Десять минут - и поезд.Десятьминут-ипоезд.Вотужепора 
 "Красную стрелу" отправлять, а ведь перед ней на пятьдесяткилометровпуть 
 должен быть чист". 
 Если не пройдет "Щука" перед "Красной стрелой", значит,делоотложено 
 на завтра. 
 И вот взялся машинист Каратаевудратьна"Щуке"от"Эльки".Целых 
 шестьдесят три километра должен он удирать. Удерет или не удерет? 
 Отсюда рассказ идет без замедления, без передышки до тех пор,покане 
 решится спор между доменными воронками и "Красной стрелой". 
 И спор этот - не азартная игра,негонки,нескачки.Этооднаиз 
 диспетчерских задач, которые приходится решать ежедневно. 
 В старину, когда Октябрьская дорога была еще Николаевской и набилетах 
 печатались орлы, - в те времена каждаястанциядействовалазасебя,без 
 всякого диспетчера. Да ведь и движение, в сущности, небольшоебыло.Какова 
 промышленность, таково и движение. 
 Диспетчерская служба появилась у нас с революции. "В хозяйстве -план, 
 на заводах - план, значит, и грузы надо возить по плану". 
 Этот вывод делает автор книжки, и тот же самый выводделаетчитатель, 
 который только что вместе сдиспетчеромрешилтруднейшуюжелезнодорожную 
 задачу. Книжка дала читателюнеголыелозунги,недекламациюинете 
 декоративные подробности, которыми часто бесцельно щеголяют авторы, лишенные 
 замысла и материала. 
 Новое отношение к хозяйству, к труду, ксоциалистической 
 ответственности разительно отличаеткнижкуодиспетчереимашинистеот 
 старых рассказов о стрелочниках и вагонных бандитах. 
 Еще труднее было проявитьновоеотношениектрудувкнигеотой 
 экзотической профессии, которою издавна интересуются все подростки. Я говорю 
 о водолазах. Водолазы с незапамятных времен мелькали на обложках и картинках 
 авантюрных журналов. Занятие у них было такое: добывать со днаморячерные 
 жемчужиныдляневестыиндийскогораджи,сражаться с осьминогами и 
 разгадывать тайны затопленных четыреста лет тому назад испанских каравелл. 
 Недавно о водолазах написал книгу водолаз К. 3олотовский {73}.Вэтой 
 книгеводолазывыведенынеподводнымибродягамиикладоискателями,а 
 подводными мастерами. 
 Вот что пишут об этой книге ребята: "Когда я взял книгу вруки,тос 
 первого же взгляда мне показалось, что книга будет рассказыватьокаких-то 
 фантастических похождениях водолазов.Но,прочитавнесколькостраниц,я 
 разочаровался. Я понял, что в ней описывается жизнь тех водолазов, которых я 
 встречал часто на Фонтанке. "Ну, чего здесь интересного?" -подумаля.Но 
 меня заинтересовала простота изложения в книге. (Я стал читать и,ксвоему 
 удивлению, не мог оторваться. Странно, никогдаянедумал,чтоводолазы 
 играют такую роль в строительствесоциализма!Вэтойкнигеяненашел 
 недостатков". 
 Книга, в которой читатель не находит недостатков,-врядлискучная 
 книга. Ведь от скуки и самый кроткий читатель становится придирчивым и видит 
 в книге тысячи недостатков: и язык ему нехорош, и герои как-то несимпатичны, 
 и психология не вполне понятна. 
 В "Подводных мастерах", как видите, все оказалось наместе.Очевидно, 
 книга заставила читателя в конце концов забыть пристрастие к 
 лжеромантическим водолазам, увлекла его какой-то новой романтикой. 
 Это потому, что "подводный мастер" - каждый день подвергает своюжизнь 
 опасности-инерадижемчужининдийскойпринцессы. Спускаться на 
 многосаженную глубину ему приходится для того,чтобыпрорытьтоннельпод 
 затонувшим миноносцем, осмотреть заросший губками и водорослямиледоколна 
 дне Полярного моря. 
 А насколько причудливее и богаче морское дно, по которому тянеткабель 
 озабоченный и серьезный водолаз, чем отвлеченные таинственные глубины"Мира 
 приключений"! 
 И все же отдельные очерки и рассказыожелезнодорожниках,водолазах, 
 летчиках еще не решают задачи, стоящей перед нами. Нам надо создатьповести 
 и романы, полныесобытийиприключений,носвязанныесреальностьюи 
 показывающие беспредельные возможности человеческой мысли и труда. 

 7. Путешественники, звери, герои 

 Я взял дляпримеравсегонесколькокнижек-Гайдара,Пантелеева, 
 Паустовского, Лоскутова, Ильина, Григорьева, Золотовского. 
 Жаль, что времянепозволяетмнерассказатьподробноиодругих 
 книжках, не менее принципиальных и достойных внимания. 
 Следовало бы хоть вкратце остановиться на нашей географической книге- 
 книге о путешествиях. 
 В анкетахчитателей-детейчащевсегоупоминаютсядвалитературных 
 жанра: "приключения" и "путешествия". 
 "Приключения" на языке ребят далеко не всегда означаютавантюру.Чаще 
 всего - это события, эпизоды, факты. 
 Требуя "приключений", читатели настаивают на сюжетной книге,аиногда 
 даже на целой серии сюжетных книг с общими героями. 
 К путешествиям они предъявляютточнотакиежетребования.Всвоих 
 письмах к Горькому ребята говорят о целых библиотечках путешествий. Водних 
 письмах такие библиотечки охватывают мореплавателей эпохи великихоткрытий, 
 в других - все путешествиянаполюс,втретьих-экспедициисоветских 
 ученых. 
 И все этикнигидолжны,помнениюребят,бытьлибогероическими 
 романами,вроде"КапитанаГаттераса"{74},либоподлиннымидневниками 
 путешественников. 
 Посовестиговоря,этовполнезаконноетребование,исходящееиз 
 правильного понимания задач литературы. Либо документ, либо свободный роман. 
 Географическую компиляцию, за неимением лучшего, наш читатель тоже, конечно, 
 примет, но без особой радости. 
 Ведь обычная компилятивная книжка, чаще всего состряпанная из сведений, 
 которые можно найти в энциклопедическом словаре, из случайных цитат,взятых 
 из записок путешественников с придачейбутафорскихпсевдобеллетристических 
 подробностей,-всегдавыдаетсвоесуррогатноепроисхождение, отдает 
 маргарином. 
 После такой книжки не захочешь сделаться исследователем полярныхстран 
 и непроходимых горных ущелий. 
 Географические повести не должны фабриковаться с помощью ножниц и клея. 
 Разве мало унасзамечательныхвоспоминанийопутешествияхразных 
 времен - от старинных "хождений" в чужие землидокругосветныхперелетов? 
 Надо научитьсянаходитьихиобрабатыватьтак,чтобыонистановились 
 увлекательными и понятными, не теряя ничего всвоейподлинности.Аразве 
 нельзя использоватьдневники,доклады,запискинашихсоветскихученых, 
 моряков и летчиков, возвращающихся чуть ли не каждый день из самых смелыхи 
 ответственных экспедиций? 
 Если из стаучастниковэкспедицийнайдетсяхотябыодин,умеющий 
 свободно и живо записыватьсвоинаблюдения,аизсталитераторовтоже 
 окажется один, способныйдатьнамэпопеюарктическогоиликаракумского 
 похода,-унашихребятскоробудетсвоягеографическая библиотека 
 настоящего художественного качества и документальной точности. 
 К сожалению,нашипутешественникиредкопечатаютпутевыезаписки, 
 ограничиваясь только докладами и статьями. А писатели хоть иначалиунас 
 путешествовать, но уехали пока не слишком далеко, не дальше путевого очерка. 
 Еще редки у нас такие книги, как "В дебряхУссурийскогокрая"В.К. 
 Арсеньева.Этакниганаписананастоящимпутешественникоми настоящим 
 писателем и одинаково любима взрослыми и подростками. 
 Еще меньше книг о путешествиях для младшего возраста. И не удивительно. 
 Для этого возраста чаще всего писали опутешествияхдвоюродныеплемянницы 
 путешественников и присяжные компиляторы. 
 Сейчас у нас есть такие замечательные писатели, как Борис Житков, автор 
 смелых исвободных"Морскихисторий",человек,написавшийклассическую 
 книжку для детей, которая называется "Про слона". Вэтоймаленькойкнижке 
 дается совершенно реалистическое и вместе с тем сказочноепредставлениеоб 
 Индии. Вот, например, прибытие в индийский порт: "Ведьэто,знаете,когда 
 сушей едешь... все постепенно меняется. А тут две недели океан, вода и вода, 
 - и сразу новая страна. Как занавес в театреподняли..."Первыйспускна 
 берег. Первая встреча со слоном на дороге. 
 Всеэтиподробностизапоминаютсячитателемнадолго-почти как 
 собственные впечатления. И не мудрено:БорисуЖитковунигденеизменяет 
 точность наблюдений, меткость глаза и меткость слова.Именноэтикачества 
 делают его, в сущности, довольно сложную исвоеобразнуюпрозупонятнойи 
 доступной маленьким читателям. 

 ----- 

 До революции сюжетные повести о животных были у нас почти исключительно 
 переводные - Сетон-Томпсон {75}, Робертс {76}, Лонг {77} и др. 
 Правда, в детской библиотекеможнобылонайтикороткиерассказыо 
 животных из"Четырехкнигдлячтения"Л.Толстого,"Муму"Тургенева, 
 "Каштанку" Чехова. Но не Толстым и не Чеховымопределялоськачествонаших 
 детских книг о животных. Больше всего места на книжных полкахвбиблиотеке 
 для ребят занимали жалостливые рассказы о клячах, на которыхвозятслишком 
 много воды, или о птичках, которые умирают в клетках. 
 Я до сих пор помню две книжки, которые былиуменявдетстве.Одна 
 называлась: "Любите животных", а другая "Уж и жаба, бедные зверьки". 
 В книгах этих не было ни научной основы, ни свежих наблюдений и, ужво 
 всяком случае, не было голоса писателя. 
 Такие книги, изготовленные ремесленниками литературного дела, не могли, 
 разумеется, послужить образцом для нашей детской литературы о животных. 
 Сейчас наш молодой писательможетнетолькоизучатьрассказыЛьва 
 Толстого, но он может опереться и на опыткнигдлядетей,написанныхМ. 
 Пришвиным ("Записки егеря Михал Михалыча" и др.) {78}, на повести и рассказы 
 Бориса Житкова {79}, В. Бианки {80}, на книжки,написанныеинарисованные 
 Евгением Чарушиным {81}. 
 Михаил Пришвин - писатель для взрослых. Пожалуй, не всякийребенок,а 
 только прирожденный натуралист, путешественник и охотник согласится обойтись 
 без внешне законченнойфабулыиполюбиткнигиПришвиназапоэтическое 
 виденье мира, за богатство языкаиматериала.Нозатовсякийписатель, 
 который захочет писать о природе, оценит пришвинские рассказыдлядетейи 
 многому научится у них. 
 Романтическаяфабулаисерьезныезнанияестественника-вотчто 
 привлекает ребят в рассказах и повестях Виталия Бианки. Это, пожалуй, первый 
 изнашихдетскихписателей,которыйввел в свои книги настоящий 
 биологический материал, не отказываясь в то же времяотсозданиясюжетной 
 повести. Это не очень легкая задача, и поэтому неудивительно,чтоБианки 
 радисюжетаинойразвпадаетвтужеоблегченнуюангло-американскую 
 беллетристичность, которая вполне очевидна в егоповестио"Мурзуке",но 
 зато совершенноотсутствуетвстрогих,богатыхматериаломкнигахтипа 
 "Лесной газеты" и "Аскыра". 
 Эта статья - не обзор. Я не могу здесь говорить сколько-нибудь подробно 
 о замечательных по своей тонкости и точностиохотничьихрассказахЕвгения 
 Чарушина, не могу остановитьсянакнигахЛесника{82},оригинальногои 
 талантливого лесного корреспондента, который приноситгородскомужителюв 
 рассказах, очерках и фельетонах освежающие сведения о погоде,обохоте,о 
 рыбной ловле, о том, что делается в лесах, реках, в парках и заповедниках. 
 Нет у меня места и для подробной оценки книжек Ольги Перовской {83},а 
 ее книжки было бы интересно рассмотреть хотя бы потому, чтоейсвойственно 
 понимание читателя, верный учет его возраста и требований. 
 Важнее всего здесь отметить то, что книжка о зверях, играющаяогромную 
 роль в мировоззрении ребенка, отрешается у нас от двух своих главных грехов. 
 Онаужепересталаговоритьо"немойистрадающейдуше зверя", 
 запрятанной в грубую имохнатуюшкуру,ипонемногуперестаетподменять 
 живогозверяэтойсамоймохнатойшкурой,заготовленнойпушторгомдля 
 экспорта. 

 ----- 

 Исторических книг для детей у нас мало. 
 Если наш ребенок прочтет даже самый полныйихкомплект,всямировая 
 история расположится в его сознании приблизительно таким образом: Спартак- 
 Иван Грозный - Петр Первый - Пугачевский бунт - декабристы - НиколайПервый 
 - Николай Второй - 1905 год-1917 год. 
 Получается лестница, которая должна вести на десятыйэтаж,асостоит 
 всего-навсего из девяти ступенек, или, вернее, из тысячи зияющих провалов. 
 А может случиться еще хуже.Всеступенькиперепутаются.Пугачевский 
 бунт окажется последекабристов,аНиколайПервыйстанетпередПетром 
 Первым. 
 Разумеется, нельзя и не следует надеяться, что все провалы и пустотыв 
 этой лестницеисторическихсведенийбудутвближайшеевремязаполнены 
 художественными произведениями: повестями и романами. Да и какие бы это были 
 романы, если бы они писались последовательными сериями - потристастраниц 
 на каждую эпоху! 
 Дать ребятам историческую перспективуможеттолькошкола.Дажедля 
 того, чтобы понять и оценить исторический роман, ребятадолжнырасполагать 
 хотя бы минимумом представлений и сведений. 
 Но все-таки большинство людей начинают по-настоящему любить историю или 
 отдельную ее эпоху послехорошейисторическойповестиилиувлекательной 
 драмы, увиденной в театре. Для одного человека этохроникаШекспира{84}, 
 для другого - "Борис Годунов", длятретьего-"КнязьСеребряный"А.К. 
 Толстого, романы Вальтера Скотта {85}, а может быть, и Дюма {86}. 
 В старой детской литературе былисотниповестейиочерковосамых 
 различных эпохах. 
 "Чудеса древней страны пирамид"{87},"Тритысячилеттомуназад" 
 ("Книга о войнах, о мирной жизни греческого народа и о греческихмудрецах") 
 88,"ПечатьЦезаря"{89},"Дети-крестоносцы"{90},"Подгром пушек" 
 (рассказы из франко-прусской войны) {91}, "Кто были нашипредкиславянеи 
 как они жили" {92}, "За царевича" - историческая трилогия Авенариуса {93}и 
 т. д. 
 Это были целые шкафы книг, толстых и тонких, "роскошных" и"народных", 
 написанныхнемецкимидоцентамиирусскимилитераторами,окоторых в 
 рецензиях обычно говорилось: 
 "Один из плодовитейших писателей,автормножества 
 популярно-исторических романов и повестей. Произведенияегонеотличаются 
 художественностью, но их смело можно рекомендовать детям среднего и старшего 
 возраста. Они будут прочитаны не без удовольствия". 
 Воскрешать все эти "смелорекомендованные"книгинамнезачем.Даже 
 традиции и методы большинства из них были бынамчуждыивраждебны.Нам 
 нечему учиться у плодовитейшего романиста Авенариуса, но надо вспомнить, что 
 в старой исторической библиотеке для детей были: "Жизнеописания" Плутарха (в 
 сокращении и в обработке) {94}, "Песнь о Роланде","Песнискальдов"{95}, 
 "Илиада","Одиссея",ТитЛивий{96},БенвенутоЧеллини{97},русские 
 летописи, былины, исторические песни. 
 Надо вспомнить, что на однуповестьприходилосьнесколькосерьезных 
 книжек, содержащих исторические очерки и документы с комментариями. 
 Пожалуй,этинаучныекнижкитакжемалопригодныдля советского 
 школьника, как и роман "За царевича". И все-таки, перелистывая их, мыможем 
 сделать важные практические выводы. 
 Если мы хотим создатьдлядетейнастоящуюисторическуюбиблиотеку, 
 котораябудетслужитьосновойихкультуры,мынедолжныгнатьсяза 
 скороспелой и поверхностной фабрикацией исторической беллетристики. 
 Нам следует отобрать измировойлитературыизановоперевестиили 
 тщательно подготовить к изданиюисторическиепоэмы,баллады,сказанияи 
 романы, которые дадут детям представление о далеких эпохах. 
 Намнадовзятьвсе,чтовозможно,изнашейлучшей современной 
 исторической беллетристики для взрослых, иной раз подвергая еепереработке, 
 но никогда не допуская механического сокращения ивульгаризации.Вспомним, 
 как пересказал Шекспира Чарльз Лэм {98}. Этот пересказ завоевал в английской 
 литературе почетное место. 
 Но одной беллетристики мало. 
 Мы должны обратиться к нашим серьезным специалистам-историкамисих 
 помощью смело дать ребятам в рукинастоящиеисторическиеисследования,- 
 конечно, доступные их возрасту. 
 Мы знаем, как любит читатель-ребенок иподросток-чувствоватьсебя 
 исследователем, искателем потерянных следов. 
 Такогочитателялегкоувлечьсерьезной задачей - расшифровкой 
 загадочной надписи, восстановлением эпохи по ее осколкам и обломкам, поискам 
 исторической истины там, где она былаискаженаизатушеваначуждыминам 
 идеологами. 
 Мы должныдатьдетямисторическиедокументы-летописи,хроники, 
 записки, - с новыми комментариями. Но только надо помнить, что комментарий - 
 это не унылые и обязательные примечания редакции, а подлинныйголоснашего 
 времени. Комментарий может не только осветить по-новому старую книгу,нои 
 обогатить ее. 
 Отбираяматериалдлясозданияисторическойбиблиотеки,мыдолжны 
 учесть; что у каждой эпохи были свои сюжеты, своилюбимыегерои.Мытоже 
 должны облюбовать своих героев,находяихнасамыхразличныхстраницах 
 истории. Нам нечегобоятьсядалекихэпох.Смотрите,скакиминтересом 
 расспрашиваютребятавперепискесГорькимостроителяхпирамид, о 
 финикийских моряках, о средневековых ученых, которых сжигала инквизиция. 
 Но это не значит, что нужно заслонитьстаринойтенедавниесобытия, 
 очевидцы которых еще находятсясрединас.Вомножествеписемчитателей 
 повторяется настойчиво просьба о том, чтобы старые большевики рассказали про 
 свое революционное прошлое, про жизнь в ссылке, про бегство изтюрьмы,про 
 то, как они работали в военных подпольных организациях нафронте,какони 
 брали Кронштадт и Перекоп. 
 Все дело в правильном и принципиальном подборе исторических сюжетов.В 
 ряду событий, которые станут темой наших будущих очерковиповестей,одни 
 факты будут впервые найдены или выдвинутынашейисторическойлитературой, 
 другие заново пересмотрены и поданы вновыхсоотношениях,соответствующих 
 подлинной правде истории. 
 И воттогда,когдамысоздадимцелуюисторическуюбиблиотекуиз 
 классических романов, научных книг и документов, - станут на место и те наши 
 детские исторические повести, которые представляютсобойсейчасредкиеи 
 порой довольно шаткие ступеньки лестницы, ведущей на десятый Этаж. 
 Их еще очень мало, новых исторических повестей. 
 Нашим писателям-историкам, пишущимдлядетей,работатьтрудно.Они 
 работают на читателя,которыйтакмалознает,которыйчутьнепутает 
 Александра Первого сАлександромМакедонским.Этомучитателюничегоне 
 говорят тонкие литературные намеки и цитаты. Он никогда не слыхал о том, что 
 Екатерина Вторая переписывалась с Фернейским отшельником {99},ондажене 
 догадывается, что женские прически в два аршинавысотойзнаменуютвремена 
 Людовика XVI и близость революции. 
 Длянегокнигадолжнаговоритьобовсемс начала до конца, 
 монументально и просто, а такая задача по плечу только мастеру. 
 Но дело не в одной монументальности. 
 Дореволюционному историческому беллетристу, автору какой-нибудь 
 "Византийскойорлицы",былолегкописатьпотому,чтоработалон по 
 определенному рецепту. Он брал готовую идею казенногообразца,тысячураз 
 уже использованную, разношенную, как старый башмак; бралготовыедекорации 
 из оперы "Рогнеда" {100} и костюмы с картины "Поцелуйный обряд" {101} и,не 
 задумываясь, писал роман для юношества со звонким эпиграфом: "Славянскиель 
 ручьи сольются в русском море..." 
 Взрослому квалифицированному читателю такая книжка в руки непопадала. 
 Она шла в "народ" и в детскую. 
 Наши писатели, работающие над исторической книгойдлядетей,-даже 
 самые рядовыеписатели,-отличнознают,чтооднойбутафориейимне 
 обойтись. На нихлежитслишкомответственнаязадача;увидетьподлинные 
 социальные основы событий и в то же время не обезличить истории. 
 Тут уж материал приходится искать не в опере. 
 Есть у нас небольшая повесть ТатьяныБогданович{102}подназванием 
 "Ученик наборного художества". В ней говорится о"наборщикахакадемической 
 типографии времен Елисаветы Петровны. Весь материал, все человеческие жизни, 
 о которых рассказывается в повести, - не отсебятина. Восновекнигилежат 
 документы, собранные с бережным вниманием вархивахстарейшейтипографии. 
 Тут и приказы, и прошения, и даже счета. Зачем все это понадобилосьавтору? 
 Затем, чтобы дать картину эпохи, верную исторической правде. 
 Не одной только Т. Богданович, но и Елене Данько {103}, ГеоргиюШторму 
 {104},АлександруСлонимскому {105}, Сергею Григорьеву и всякому 
 талантливому идобросовестномуавторунашеговремениприходитсязаново 
 собирать свой материал для того, чтобы по-новому осмыслить историю. 
 Степан Злобин, написавший книгу оСалаватеЮлаеве,долгособирали 
 документы, и устные башкирскиепредания,преждечемрешилсявзятьсяза 
 повесть. 
 Надо подостоинствуоценитьсмелостьитрудностьзадачиЗлобина, 
 который попытался посмотреть на пугачевский бунт глазами башкира Салаватаи 
 для этого собрал новый, еще никем не использованный материал {106}. 
 Ремесленникам детской книги дореволюционных лет никогда неприходилось 
 решать столь серьезные задачи. Они былиэпигонамиинахлебникамибольшой 
 литературы.