Авиация

Перед одним из полетов к авиатору подошли три дамы: пожилая брюнетка, молодая шатенка и юная блондинка.
Пожилая брюнетка сказала:
- Ах, не летайте сегодня. Сегодня вы непременно разобьетесь. Такое уж у меня предчувствие... Авиатор сухо ответил:
- Благодарю вас за ваше предупреждение или... пожелание. Но летать буду. Авиаторы ужасно упрямый народ - и дам не слушаются. Другая дама - молодая шатенка вручила авиатору десяток апельсинов и сказала:
- Когда вы будете на высоте трех километров над Землей, очистите один апельсин и бросьте мне половинку. Нам обоим будет сладко: вам где-то под облаками, мне - на земле. Как будто между нами не было никакого расстояния!
Авиатор ответил:
- Апельсин - это можно... Точно так же, как ответил бы:
- Пиренеи - это можно.Странный народ - господа авиаторы.Третья дама, юная блондинка, как третья из сестер в сказке, высказала самое скромное желание:
- Покатайте меня, господин авиатор. Две предыдущие дамы даже не дали авиатору ответить ей.
- Душечка, - сказали они юной девице, - в вашем возрасте мы не летали. Благовоспитанные барышни вообще не летают. И, наконец, это чудовищно опасно. Каждый день мы узнаем о новых, вольных и невольных жертвах авиации. Люди, которые могут быть полезны обществу, семье, близким, не имеют никакого права летать. Летать - это ужасный эгоизм. Но категорические афоризмы дам только раззадорили молодую девицу, и она промолвила решительно:
- Я буду летать! И добавила вкрадчиво:
- Если только monsieur согласится взять меня с собой. Обе дамы с негодованием умолкли. Наступила пауза. Наконец авиатор пробормотал, улыбаясь:
- Пожалуйста, барышня. Садитесь. Дамы злорадно поглядели на юную девицу. Она стояла у самого аппарата и с ужасом рассматривала эту штуку, которая вблизи не похожа ни на стрекозу, ни на птицу. Нисколько не изящна, и вовсе, как это говорится, "неустойчива"... Наоборот, даже на земле машина чуть-чуть пошатывалась. Юная девица вспомнила, как это ужасно падать с высоты даже во сне. Захватывает дыханье, нельзя крикнуть, и сердце вырывается из грудной клетки. С одной стороны, пережить этот ужас во сне даже приятно: просыпаешься на мягкой постели, у себя дома, как ни в чем не бывало... Но с другой стороны, о таком подвиге в сновидениях в газетах не напишут и подруги изумляться не будут. Другое дело - наяву... К тому же известно, что умереть в юности замечательно, приятно! Она стояла у крылатого эшафота и мысленно молила воздушного палача о пощаде. Но авиаторы - народ тугой на соображение, и нечуткий авиатор продолжал улыбаться и бормотать:
- Пожалуйста, барышня. Садитесь. Милая блондинка наконец нашла исход из столь затруднительного положения и, кокетливо улыбнувшись, сказала авиатору:
- Хорошо. Я поеду с вами. Только ведь страшно!.. Нельзя ли под хлороформом? Дамы в ту же минуту изменили свое отношение к милой барышне. Они добродушно засмеялись и потрепали ее по щеке:
- Как она наивна! Как мила в своей наивности!.. Но просвещенное внимание дам привлекла между тем особа, одетая довольно скромно и стоявшая в группе людей шоферского вида.
- Жена авиатора! - шепнул кто-то нашим дамам.
- Жена авиатора! Ах, как это интересно! Обеим дамам вспомнилось что-то другое в том же роде. Кажется, кинематографическая мелодрама под названием "Жена моряка" или "Жена контрабандиста". Обе дамы захотели быть немедленно представленными "жене авиатора".
- Душечка! - обратились они к скромной даме, - ведь это ужасно быть женой авиатора? Конечно, отчасти и интересно: популярность, сочувствие общества... Взор, устремленный в высоту, вслед парящему супругу! Супруг, возвращающийся к вам из чистых небесных сфер, как орел к своей орлице, как голубь к своей горлице!.. Это не только интересно, - это бесконечно увлекательно и заманчиво! Но с другой стороны, подумайте: вы не сегодня-завтра - вдова. Вы не знаете, какой из поцелуев вашего мужа окажется прощальным. Лаская своего мальчика или свою девочку, вы не знаете: ласкаете ли вы сына (или дочь) своего мужа или бедную сироту?.. Нет, вы подумайте: сколько шансов имеется за гибель! Разбился Мациевич, погибли Матыевич-Мацеевич, Смит; во Франции - Шавез, Монис, Берто. Положим, последние двое были только невольными жертвами авиации. Тем большая опасность грозит самому авиатору!.. Давно ли вы замужем? Есть ли у вас дети? Вот что, милочка: у меня сегодня мрачное предчувствие... Я уж говорила вашему мужу, но мужчины, а в особенности авиаторы, так мало уделяют нашим словам внимания. Но вы должны пойти к нему и запретить ему летать. Жена авиатора только промолвила:
- Что я могу поделать! Он сам знает. Полеты - это его жизнь, его душа.
- Но у меня предчувствие! - зловеще прошипела дама.
- Благодарю вас, но я давно уже перестала верить в предчувствия. Все это - дело случая,
- Я предупреждаю вас, пока не поздно.
- Merci*.
- Какая бесчувственность! Какая жестокость! - пробормотала дама, отходя от "жены авиатора". Невдали произошел переполох. Авиатор быстро спускался - казалось, падал - и притом над самыми трибунами. Но паника длилась недолго: аппарат опять пошел в высоту.
- Сегодня бог нас спас, - говорил в толпе кто-то, почтенный, но перепуганный до крайности. - В другой раз я ни за что не пойду на полеты. В конце концов не стóит... Надоело. Летают как летают. А от опасности не убережешься. Уж если во Франции министров кромсать стали, то нам, простым смертным, и совсем беды не миновать.
- Да, но толпу удержать трудно: падка на зрелища. Надо только оградить ее безопасность какими-нибудь законами. Позволить, что ли, авиаторам летать только над морем, да над Пиренейскими и Апеннинскими ущельями. Пусть лучше один человек погибнет - и притом по своей собственной воле, чем десятки и сотни ни в чем не повинных зрителей.
- Ах, опускается! Опять опускается!.. Запретил бы я этим авиаторам совершенно опускаться на землю. Захотел небесных пространств - вот и летай - и не надо тебе на землю. ...У одного из ангаров с авиатором разговаривал поэт лирической школы. Как это отметил некий критик, у русских поэтов авиация большим успехом не пользуется. Самое незначительное из "душевных движений" интересует их больше, чем сотни верст движения в воздухе. И они, по-своему, правы.
- Видите ли, - говорил поэт, - зачем вся эта томительная процедура полета, когда мы в своем воображении могли бы проделать то же самое - только в размерах куда более грандиозных. Сегодня я мечтой в Мексике, завтра над океаном... Как ни был авиатор туг на соображение и неразвит, он, не смущаясь, ответил поэту:
- Странно... У вас такой вкрадчивый голос и так много женственности. Знаете, мне начинает казаться, что со мной и на этот раз беседует дама.... Сказав это, авиатор отвернулся от толпы назойливых собеседников и вгляделся в далекую точку горизонта. Он напряженно о чем-то думал. Думал, может быть, о товарищах своих, перемахнувших через высокие горы, перелетевших из Парижа в Мадрид, в Рим. Над Пиренеями на них напали орлы, вступившие в безнадежное сражение с новыми птицами, как смелые горные племена с полчищами могущественной державы. Но авиатор размышлял об этих делах вовсе не так образно, как мы сейчас. Он только соображал с приблизительной точностью, мог ли бы он сам, со своей машиной и при известных качествах своего мотора, совершить такой же перелет...

 

 

Источник: