I
То, что стало смешным, перестает быть страшным.
Сатира - отличное противоядие вредоносным идеям и лженаучным теориям.
Она умеет бороться с изощренной ложью и самой злостной клеветой.
У неебогатыймноговековыйопытвборьбесмракобесиемитупой
косностью. Это она перомРаблеиСервантесаодолелаупорныеиживучие
предрассудки средневековья.
Подумать только - у наших сатириков сегодняшнего дня такие предки,как
Эразм из Роттердама и Свифт, Вольтер и Беранже, Гоголь, Салтыков и Чехов.
Вольно же нам отказываться от всей этойблестящейгалереипредкови
заменять ее одной фотографической карточкойАркадияТимофеевичаАверченко
{1}.
Нечего и говорить, Аверченко был талантливым писателем, авпоследние
годыжизни,когдапредметом его юмора сделался он сам и его
собратья-эмигранты, этот юмор стал глубже, горячей, достиг остроты сатиры.
Но все же не у Аверченко должны мы учиться. Даже отсамыхлучшихего
страницотдаетнекоторымсамодовольствомиобывательщиной,Дононом и
скетинг-ринком протопоповских времен {2}.
Наш Зощенко имеет больше прав на место в ряду русских сатириков.Мысли
его серьезнее, литературные задачи крупнее, а стиль своеобразнее.
Вспоминая нашу юность, мы частопереоцениваемюморпредреволюционных
лет. А междутемсатирическиестихиМаяковскогосвоимпафосом,силой,
неожиданностью и свежестьюмыслидалекооставилипозади"Сатирикон",в
котором он сам же работал смолоду.
В предреволюционные годы молодые прозаики не решались браться затакие
смелые дела, как сатирический роман, написанный Ильфом и Петровым.
Ни у одного из тогдашних молодых поэтов небылозапасанаблюденийи
чувств, чтобы взятьсязатакуюгероическуюивтожевремяшутливую
стихотворную повесть, как "Василий Теркин" Твардовского.
Не надо прибедняться. У советской литературыбылонемалопобед.Это
сознание и радует нас, и обязывает.
II
Во времена народной, Отечественной войны у сатиры много дела.
С первых боевых дней она заговорила у нас цветными плакатами на улицах,
рупорами громкоговорителей на перекрестках. Не только сатирические фельетоны
в прозе, но и стихотворные эпиграммы стали всечащеичащепоявлятьсяв
углах наших больших газет.
Вновь ожила традиция времен гражданской войны, когда стихиМаяковского
и басни Демьяна Бедного перемежались в газетах с боевыми сводками.
Карикатуры и эпиграмматические надписизанялиместоивежедневной
печати, и на армейскихпакетахсконцентратами,какостраяприправак
гороховому супу или к пшенной каше. Рисункиистихи,воспроизведенныена
броне танка, участвовали снимвместевжаркихбоях,акогдаосколки
вражеских снарядов сбивали и стирали их с брони,танковаябригадабережно
обновляла изображение и слова.
Во всех фронтовых газетах, в листовках,переправляемыхпартизанамии
забрасываемых в тыл врага, - всюду нашла себе применение советская сатира.
Оружие проверяется во время войны.
Приходит пора проверить качество нашего колющего и рубящегословесного
оружия.
Есть ли оно у нас?
Да, есть.
Служит ли оно тому делу, которое сейчас для нас важнее важного, - войне
с фашизмом?
Да, служит.
"Но будем говорить прямо - не всегда оно у нас достаточно остро.
Мы еще не научились подслушивать и улавливать тот устный юмор,которым
такбогатнашнарод,анароднавойневособенности.Улавливатьи
подслушивать не для подражания и механической переработки фольклора,адля
того, чтобы заразиться задором, горячностью,силойинепосредственностью,
которая так радует нас в ответном письме защитников Ханко барону Маннергейму
{3} или в меткой поговорке и частушке.
На фронте острое, крепкое слово зачастую идет рядом с подвигом, ижаль
пропускать эти слова мимо ушей.
Во времена войнысатираприобретаетшироконародныйхарактер.Она
проявляется в боевых лозунгах, в эпиграммах, в насмешливых частушках.
Но и во время войны не следует забывать отехогромныхвозможностях,
которыми располагает писатель-сатирик.
Сатира стольжемногообразна,какивсялитературавцелом.От
эпиграммы в две - четыре строчки до поэмы, стихотворной или прозаической, от
прутковского афоризма до щедринского "исследования нравов", - все этомогло
бы быть нашим хозяйством.
Комедия, басня, сказка,лукиановскийдиалог{4},романвписьмах,
дневник, шутливая баллада, анекдоты, куплеты, - да мало ли ещелитературных
форм и видов, в которых может найти свое воплощение сатирическая мысль.
А мы чащевсегоограничиваемсебянесколькими,ужезнакомыминам
жанрами, ходим по хорошо изученным дорожкам.
То же самое можно сказать и о содержании нашей сатиры.
III
Само собой разумеется, до победы надфашистамивашейосновнойтемой
останется и должна остаться тема военная.
Совершенно естественно, враг оказывается в центревнимания
писателя-сатирика. Тем более что враг этот счастливо соединяетвсебевсе
черты, которые когда-либо осмеивались сатириками всех времен.
Лживость, чванство, жадность, тупая жестокость, приправленная
лицемерием, мещанство, украсившее себя рогатым рыцарским шлемом, глупостьи
мракобесие в обличий лженаучных теорий.
Характер и повадку нашего врага мы успели хорошо узнать.
Но мы часто топчемся на месте, говоримвсеободнихитехжеего
чертах, забывая, что он все времяменяется,изворачивается,принимаетто
одну, то другую защитную окраску. Надо уметь хватать его за руку прикаждом
движении, ловить я поличным.
У сатирика должен быть глаз разведчика.
В некоторой нашей неподвижности, в топтании на месте повинны и мы сами,
и редакции, не умеющие вовремя вооружить нас материалом,которымавторне
всегда располагает.
Некоторое однообразие нашей работы заключается ивтом,чтовоенную
тему мы ограничиваем по преимуществу сатирой на врага.
Нельзя забывать, что от нашего поведения, от того, какпроявляетсебя
каждый из нас на своем месте в армии или в тылу, зависит очень многое.
Мы несем полную ответственность за все дурное, чтоещесохранилосьу
нас в быту.
Русская сатира всегда была сильна своей этическойстороной.Сатирики,
которыми гордится наша литература, умели не щадить себя,умелитаклюбить
свой народ, что ради его блага, не содрогаясь, брали в руки каленое железо.
Каждый из нас должен пожелать себе и своему товарищу побольшесмелости
- литературной и гражданской.
Без этого наше дело немыслимо.
IV
И последнее - о злободневность.
Снижаетлизлободневностькачествосатиры, лишает ли она ее
монументальности " долговечности?
Никто не знает, долго ли будет жить на свете он сам и то, что онпишет
сегодня.
Через день, через месяц наши злободневные строкинесомненноустареют,
умрут. А вот через три года или через тридцать лет некоторые изних,может
быть, и оживут. Чем горячее, точнее и злободневнее написанная нами вещь, тем
больше у нее шансов ожить. Чем лучше выполняет она свою сегодняшнююзадачу,
тем долговечнее может оказаться.
Какие-нибудь два стиха греческой эпиграммыомаленькомпроисшествии,
случившемся более двух тысяч лет тому назад, до сихпоррадуютнассвоей
остротой, точным ощущением времени и места:
Раз довелось увидать Антиоху тюфяк Лисимаха,
И не видал с этих пор своего тюфячка Лисимах {5}.
Будем думать о своих современниках, радоватьих,сердить,заставлять
действовать, а потомки, если захотят, - подумают о нас сами.
|
