|
Имя его вошло в нашу жизнь с детства. Своим детям, а затем внукам мы читали его стихи, одновременно формируя вкус к настоящей литературе. Когда повзрослели наши дети, мы приобщили их к переводам известного поэта и переводчика. А замечательные материалы Михаила Миллера поведали читателям о еврейской лирике, корнях поэта, переводчика, журналиста - гениального Самуила Яковлевича Маршака.
Семья Самуила Яковлевича Маршака вела свой род от талмудистских предков, в частности, от Ахарона Шмуэля бен Исраэля Койдановера. И если сложить первые буквы, то получится МАХАРШАК.
Конечно, Самуил Яковлевич все это великолепно знал, потому что с шестилетнего возраста, живя в Витебске у дедушки, изучал иврит. А стихи он начал писать, будучи гимназистом. Именно тогда, в декабре 1902 года, по просьбе великого В. Стасова сочинил он текст кантаты, которую исполнил синагогальный хор в память об умершем в том же году в Бад-Хомбурге, в Германии, талантливом российском скульпторе-еврее Марке (Мордехае) Антокольском.
На этой панихиде присутствовал известный меценат и ученый, барон Давид Гинцбург. Именно он познакомил одаренного еврейского мальчика Сему (так стали называть его новые друзья), написавшего стихи к кантате, со своим другом - Владимиром Стасовым, а тот в свою очередь пригласил его к себе домой, где позднее с юным Маршаком познакомился Максим Горький. Это и решило его судьбу - он стал литератором.
Еще в 1904 году, живя в семье Горького, Маршак опубликовал в петербургском журнале "Еврейская жизнь" свои первые элегии, в том числе "Над открытой могилой", посвященную памяти сионистского лидера Теодора Герцля, незадолго перед этим умершего в Австрии от сердечного приступа.
Об этих юношеских годах он написал подробнее в своих воспоминаниях (через тридцать три года):
"... Я жил в это время в семье Горького, у Екатерины Павловны Пешковой - сначала на углу Аутской и Морской в Петербурге, а потом на горе Дарсан (Крым), на даче художника Ярцева.
Наступали тревожные дни (первая русская революция 1905 г.). Помню, однажды утром меня разбудил семилетний сын Горького, Максим.
- Там какой-то дяденька пришел... Кажется, генерал!
- Простите, не генерал, а полицейский пристав, - раздался из передней подчеркнуто вежливый голос.
Не помню, зачем приходил он к Пешковым, но дело обошлось без неприятностей. Вскоре Екатерина Павловна уехала в Питер на свидание с Алексеем Максимовичем, который был незадолго до этого арестован и заключен в Петропавловскую крепость".
Прошло немного времени, и в Ялту после заключения в крепости приехал Алексей Максимович. Он так изменился внешне, что Маршак чуть его узнал:
"... Жесткая рыжеватая бородка, которую он отпустил в тюрьме, сильно изменила его лицо. Он выглядел как будто суровее и сосредоточеннее. Изменила его наружность и одежда, в которой я его никогда не видал, - обыкновенный пиджачный костюм, просторно и ловко сидевший на нем. Многие из его подражателей еще долго носили, или, вернее, "донашивали", горьковскую блузу, горьковскую прическу, а он с легкостью отказался от внешнего обличья, в котором его застала пришедшая к нему слава".
Маршак не любил писать о себе. В своих мемуарах он охотно рассказывал о многочисленных писателях, о встречах с ними, о том, чем отличались их произведения. Вот и о родном брате Илье он написал большой очерк "Поэзия науки". В нем он со свойственной ему поэтической краткостью показал недолгую, но напряженную и интересную жизнь М. Ильина. (Такой псевдоним выбрал себе младший брат Илья.)
В конце концов после многих детских увлечений перед ним открылись "два окна - телескоп и микроскоп: одно - в мир бесконечно большой, другое - в бесконечно малый, его главным призванием стала химия". И дальше Маршак показывает "корни" всего происшедшего: "В этом больше всего сказалось влияние отца, который самоучкой, на практике и по книгам овладел основами химии и химической технологии. Это был неутомимый экспериментатор, всю жизнь мечтавший о своей лаборатории, но вынужденный довольствоваться должностью мастера на мыловаренном заводе. В минуты, свободные от работы и чтения газет, он рассказывал маленькому сыну о чудесах химических превращений, а иной раз занимался в его присутствии опытами. Среди колб, реторт и пробирок, в которых различные растворы то и дело меняли свою окраску, отец казался ему волшебником".
Это было в начале века. Вся семья Якова Маршака переехала в Петербург. Здесь он поступил на химический завод, находившийся за Московской заставой. А сыновья его увлекались литературой. Старший, Муля (Мойсей Маршак, старший брат поэта. Умер в 1944 г. в Москве) во время длительных походов из города на 6-ю версту, где они жили, рассказывал Самуилу и младшему, Илюше, всевозможные повести, тут же им выдуманные. Сема сразу же включался, импровизируя продолжение этих историй.
Брат слушал их, затаив дыхание, и требовал все новых и новых приключенческих историй. Когда фантазия Маршака иссякала, он придумывал внезапный конец. Это был какой-нибудь взрыв или природный катаклизм, что очень огорчало младшего Илюшу. В таких случаях он со слезами на глазах умолял брата пощадить жизнь выдуманных персонажей. Но из-за легочной болезни Самуилу пришлось оторваться от большой и дружной семьи. Его перевели из петербургской в ялтинскую гимназию. Именно там он сближается в 1905-1906 годах с еврейской молодежью, участвует в выпуске журнала "Молодая Иудея". С идиш он переводит поэму Х.-Н. Бялика "Дос летцте ворт" ("Последнее слово").
В те же годы под влиянием Ицхака Бен-Цви Маршак примыкает к движению "Поалей Цион", ведет нелегальную работу среди учащейся молодежи, сотрудничает в газете "Еврейская рабочая хроника". После возвращения в Петербург начинает активно писать в журналы "Еврейская жизнь" и "Еврейский мир". В них были опубликованы многие стихи Маршака на библейские темы: "Из пророков", "Песни скорби", "Шир Цион", "Из еврейских легенд", "Книга Руфь" и другие.
Кроме того, в Петербурге Маршак сотрудничает в популярном журнале "Сатирикон", сближается с известным поэтом-сатириком Сашей Черным (Гликберг).
Вернувшись в Петербург, вместе с повзрослевшими братом и сестрами он затеял выпуск рукописного юмористического журнала "Черт знает что". В журнале публиковался Саша Черный. Но вскоре журнал прекратил существование. На его закрытии настоял отец - за слишком острые эпиграммы на знакомых.
Немногим известно, что в 24 года Самуил Яковлевич отправился на Святую Землю. Осенью 1911 года со своим другом, поэтом Яшей Годиным, он совершает путешествие в Эрец Исраэль, которая тогда называлась Палестиной, и Сирию. Под Иерусалимом они живут в палаточном городке, знакомятся со страной. Оттуда он посылает в Петербург в сионистский журнал "Рассвет" свои путевые очерки (часть из них была опубликована).
В Израиле в настоящее время живет внук Маршака Алексей Сперанский. Еще находясь в Москве, он по заданию отца, Иманнуэля, старшего сына Самуила Яковлевича Маршака, помогал ему в архивном поиске поэтических произведений деда. Вот что он рассказывает: "Стихи, написанные в Палестине или посвященные Палестине, - в основном лирические. Они никогда не публиковались при жизни деда и не опубликованы, по-видимому, до сих пор в России.
В семейных архивах есть одно также никогда не публиковавшееся стихотворение, написанное незадолго до путешествия в Палестину:
"... Снится мне: в родную землю
Мы войдем в огнях заката
С запыленною одеждой,
Замедленною стопой...
И, войдя в святые стены,
Подойдем к Ерусалиму,
Мы безмолвно на коленях
Этот день благословим...
И с холмов окинем взглядом
Мы долину Иордана,
Над которой пролетели
Многоскорбные века...
И над павшими в пустыне,
Пред лицом тысячелетий
В блеске желтого заката
Зарыдаем в тишине...
А назавтра, на рассвете,
Выйдет с песней дочь народа
Собирать цветы в долине,
Где блуждала Суламифь...
Подойдет она к обрыву,
Поглядит с улыбкой в воду.
И знакомому виденью
Засмеется Иордан".
Давайте вспомним яркие, запоминающиеся детские стихи Маршака: «Детки в клетке», «Мистер Твистер», «Рассеянный». В них он воспитывает в детях любовь и уважение к людям, в аллегорической форме выступает против расизма, за братство и равноправие людей всех рас и оттенков кожи. Маршак – мастер сатирического стиха и эпиграммы.
В тяжелые годы борьбы с гитлеровским нацизмом Маршак сблизился со многими деятелями Еврейского антифашистского комитета, особенно с Соломоном Михоэлсом. Он стал членом этого комитета, много переводил еврейских поэтов, писавших на идиш. Особенно плодотворной была его дружба с Львом Квитко. В письме к своему другу и единомышленнику Корнею Ивановичу Чуковскому, который тоже много помогал Квитко, он писал: «Я сделал все что мог, чтобы по моим переводам читатель, не знающий подлинника, узнал и полюбил стихи Л. Квитко».
После разгрома Еврейского антифашистского комитета опасность снова нависла над Маршаком. Известен факт изъятия кагэбистами книги с его автографом, которую он подарил выдающемуся профессору-терапевту Я. Г. Этингеру. Это был сборник сонетов великого английского драматурга Шекспира в его переводе. На титульной странице этой книги Самуил Яковлевич написал: «Пришли сонеты в СССР сквозь долгие века. Тому причиной Этингер, лечивший Маршака». (Следователи пытались использовать этот подарок как доказательство «преступной связи» поэта с «врачами-отравителями». Этингер умер в тюрьме 2 марта 1951 года.)
Из воспоминаний внука Маршака известно, что гэбисты постоянно держали под наблюдением все семейство Маршаков. Сын Самуила Яковлевича, Иммануэль Самойлович Маршак, был крупным советским физиком. Он сделал выдающееся открытие в области импульсных источников света, создал собственную школу специалистов, чем очень гордился С. Я. Маршак. (Впоследствии эта лаборатория была превращена в институт.)
Но когда Иммануэлю Самойловичу в середине 60-х годов XX века присудили одну из почетнейших наград в физике – Золотую медаль Дюпона, получить ее он не смог. По решению «компетентных органов», его не выпустили за границу, объяснив, что опасаются провокаций, попыток «опорочить имя Маршака». Возможно, они не были уверены, что известный физик вернется домой.
На закате жизни Самуил Маршак все чаще обращается к еврейской теме. В 1960 году он опубликовал автобиографическую повесть «В начале жизни. Страницы воспоминаний». В ней он с большой теплотой пишет о своем первом учителе иврита Халамейзере, с чувством ностальгии вспоминает быт евреев провинциального Витебска. Между прочим, из рассказов израильтян-ватиким мне известно, что жил он у бабушки Блюмы, у которой было еще две сестры – Фрида и Аня. Все они – потомки Любавичского Ребе. Прадеда Самуила Маршака звали Мордехай, и был он образованным евреем, работал провизором в аптеке местечка Столбцы.
Еще одна любопытная деталь. Сестра его бабушки Фрида в юности дружила с Залманом Шазаром, который впоследствии стал президентом Израиля.
Сразу после окончания Второй мировой войны Маршаком был подготовлен в переводе с идиш поэтический цикл «Песни гетто», который был издан в США. Одна из этих песен «Домик в Литве» была сложена узницей Шауляйского гетто Ханной Хаитин и впервые появилась в переводе Маршака в тель-авивском журнале «Сион» (1970).
Маршак много сил и умения отдал переводам из английской поэзии. Его мастерство в этом деле было настолько высоко, что опубликованные стихи воспринимаются как оригинальные. Особенно это относится к балладам Роберта Бернса, сонетам Вильяма Шекспира, стихам Вильяма Блейка, поэзии Редьярда Киплинга. Но переводы с идиш малоизвестны, потому что многие журналы настороженно относились к творчеству еврейских поэтов. Сохранились блестящие переводы стихов Льва Квитко, Давида Гофштейна, Шмуэля Галкина, Рахели Баумволь, Шике (Овсея) Дриза и других.
Говоря о судьбе близких Самуила Яковлевича, нужно вспомнить рано ушедшего из жизни его младшего брата Илью. Мастер научно-популярной литературы, он прославился своими рассказами и книгами «Горы и люди», «Рассказ о великом плане». Последняя вышла в Америке с предисловием Горького и называлась «Азбука новой России».
В самой семье Маршака рано ушли из жизни его маленькая дочь Натанэль и младший сын Яков, скончавшийся в юности от тяжелой болезни. Старший, Иммануэль, последние годы жизни практически был отстранен от научной работы (огромную обиду ему нанесли тогдашние руководители советского военно-промышленного комплекса, Д. Ф. Устинов и ряд его подчиненных, лишив Маршака возможности подбирать кадры и возглавлять институт, им же созданный).
Многие годы после смерти Самуила Яковлевича его старший сын неизменно соблюдал традиции отца: в квартире Маршака в Москве на улице Чкалова, возле Курского вокзала, продолжали регулярно собираться друзья и приятели поэта...
Это литературовед Зиновий Паперный, поэты Валентин Берестов и Наум Коржавин (Мандель), художник Май Митурич, вдова Михоэлса Анастасия Потоцкая. Еще при жизни Маршака здесь бывали Соломон Михоэлс, Александр Твардовский, Анна Ахматова, Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский и многие другие деятели литературы и искусства.
В жизни некоторых из них Маршак принял живейшее участие: защищал от нападок; тех, кому требовалась помощь, поддерживал материально. В 1948 году написал стихотворение «Памяти Михоэлса». Но опубликовать его тогда не удалось. Оно увидело свет лишь в 1970 году. Малоизвестный факт: с 1959 по 1961 год литературным секретарем у Маршака работал ныне известный телеведущий Владимир Познер. Попал он к нему благодаря своему увлечению – переводил с английского поэтов XVII века. Эти переводы попали к Самуилу Яковлевичу, и он одобрил увлечение выпускника биофака МГУ.
Правда, чтобы не баловать своего юного помощника, он определил ему жалованье всего семьдесят рублей в месяц. И установил далекий от творчества круг обязанностей – вести переписку с зарубежными коллегами, издателями и почитателями... Впоследствии Познер признавался, что тяготился этой работой, однако из-за уважения к Маршаку как канцелярист терпеливо корпел над письмами, которые нескончаемым потоком поступали к известному во всем мире поэту.
К Маршаку родители часто водили талантливых детей на «прослушивание». Одним из таких дарований был популярный ныне юморист Леон Измайлов...
Маршак и Чуковский. Два удивительных детских поэта. Однажды на юбилее прославленного в стране академика-историка, специалиста по истории Франции, лауреата и т. д. (кстати, тоже еврея), Евгения Викторовича Тарле, Чуковский подначил Самуила Яковлевича, что даже ему не удастся подобрать рифму к фамилии юбиляра.
В ответ Маршак мгновенно выдал экспромт:
«В один присест историк Тарле
Мог написать (как я в альбом)
Огромный том о каждом Карле
И о Людовике любом».
Одно из последних его добрых дел – выступление в защиту молодого поэта Иосифа Бродского. Больной Маршак узнал от друзей, что в Ленинграде затеяли, по указанию Обкома партии, суд над Бродским, и возмутился до глубины души.
«Когда я начинал жить – кругом была эта мерзость, и вот теперь, когда я уже старик, опять...»
Он попросил своего сына Иммануэля отправить в Ленинградский суд телеграмму в защиту молодого поэта, текст которой был составлен им вместе с Корнеем Чуковским...
Остались и печальные записки Корнея Чуковского о последних днях Маршака, которые они тогда провели вместе: «Мы жили тогда в санатории. Слепой, оглохший, отравленный антибиотиками, изможденный бессонницами, исцарапавший себя до крови из-за лютой аллергии, он в полной мере сохранил свою могучую литературную потенцию... Он сидит у стола полумертвый, на столе груда рукописей... «Чтобы забыться от смертельной тоски, – говорит он, – я за ночь перевел семь стихотворений...»
Самуил Яковлевич Маршак скончался 4 июля 1964 года в Москве. Редакция журнала «Новый мир» писала о нем в некрологе: «Всего лишь за две недели до смерти, уже едва видя написанный текст, он читал нам новые стихи, делился замыслами...»
Да, он не прекращал своего высокого творчества до последнего дня. Таким он и остался в благодарной памяти тех, кто хорошо знал и до сих пор любит его блистательную поэзию.
Источник: Г.Розинский, Еврейский мир, 10-10-2005
|
